Вопреки распространяющейся по миру эпидемии неизлечимой болезни «установка на успех» с такими ярко выраженными симптомами, как «горячечная жажда успеха», «навязчивое желание минуты славы» и т. д., меня всегда привлекают аутсайдеры и неудачники. В них как-то, знаете, больше человечности, чем в этих лощеных типах в костюмах типа «от Армани» и их девчонках, развалившихся на соседнем сиденье какого-нибудь «Феррари» так, что из-за длинных ног головы не видно. Эта вечная тяга неудачников рубить сук, на котором сидят, сделать себе хуже, больнее. Их поступки, воспринимаемые обществом в лучшем случае как эксцентричные, приводящие к тотальному одиночеству и миросозерцанию не с вершины пирамиды, а оттуда, откуда жизнь видится без кривых зеркал и розовых линз, – из землянки.

В лучшие моменты жизни я сам себе напоминаю героя «Записок из подполья» Достоевского, готового, чуть что, высунуть язык и достать из кармана фигу утверждающему, что дважды два четыре. О, я уже слышу шушуканье консилиума психологов и социологов, выставляющих, как приговор, диагноз «девиантное поведение», и радостное постукивание пальцев о стол в предвкушении лечебных и профилактических процедур – от мордобоя до просмотра новостей, развлекательных телевизионных программ, сериалов и глянцевых журналов. Только – дудки! — не дамся! С моим запасом запомнившихся наизусть стихов мне скучно не будет. По статистике, между прочим, почему-то 56% девиантов живет в странах Юго-Восточной Азии.  

Странная это наука – статистика, имеющая дело со средними величинами, различными индексами, бесконечными графиками и таблицами. Первой опубликованной статистической информацией считаются глиняные таблички Шумерского царства III тысячелетия до нашей эры, во как! Наполеон Бонапарт называл статистику «бюджетом вещей». К 1833 году цель статистики была сформулирована как «представление фактов в наиболее сжатой форме».    

Вот мы и подобрались к рассказу об ученом, философе и педагоге, человеке странной и незаурядной судьбы, добиравшемся до больших высот общественного положения и научного мира и всякий раз прерывавшем свое восхождение, увлекшемся новомодными методами ведения хозяйства, но, опробовав в своем имении под Брест-Литовском, разочаровавшемся в них.

 Детские годы Порошина-внука

 Родился Виктор Степанович Порошин в дворянской семье, которая вела свой род с конца XVI века, в 1811 году. Прадед его был генерал-поручиком и многое сделал для развития горного промысла в России. Дед – Семен Андреевич Порошин – писатель, один из образованнейших людей своего времени, был приставлен к цесаревичу Павлу, будущему императору Павлу I, в качестве одного из наставников. Дневник, который он вел в это время, дает не только обширный материал для характеристики Павла I, но и  вообще, как отмечают специалисты, является важным источником для истории эпохи. Ко всему прочему он был знаком с трудами Платона, Декарта, Макиавелли, Свифта, со всей французской философской литературой и современной ему изящной словесностью.

Отец Виктора одно время служил в лейб-гвардии Преображенском полку, да, видимо, военная служба не прельстила, и удалился в свое поместье в Симбирской губернии. Но так как негоже быть человеку одному, в 1810 году женился он на Анне Николаевне Ланской, которая кроме красоты и молодости принесла еще и приданое – имение близ Брест-Литовска в 16 тысяч десятин земли и тысячу душ крестьян. В этом имении они и прожили несколько лет, пока не решили, что любимому чаду нужно дать отличное образование, и не переехали в Петербург.

В столице жизнь дорогая (помним, как Александр Сергеевич жаловался и все норовил в Михайловское сбежать), но чету Порошиных это не остановило. Образованием Виктора занимались домашние учителя, чьи услуги стоили немало, но они давали блестящие знания по классическим канонам. С другой стороны, детские и подростковые годы, проведенные исключительно в кругу семьи, скажутся в дальнейшем на некоторых свойствах его характера – застенчивости, нелюдимости, мизантропии. Но пока юноша в 1828 году оканчивает Петербургское высшее училище и поступает в университет в Дерпте.

 Философ со склонностью к статистике

 Чем занимаются респектабельные молодые люди в студенческие годы? Балы — по-нашему дискотеки, — «экипажи, скачки, рауты, вояжи», верно? Не то Виктор Степанович Порошин – серьезный молодой человек, жизнь которого проходила от университета до библиотеки, от библиотеки до студенческой кельи, заваленной книгами. Товарищи его не посещали, сам он тоже ни к кому не ходил, в театры и светские общества не заглядывал. Так он и проучился до 1832 года и окончил университет, да еще с кандидатской степенью по философии.

Тут, как правило, существуют два пути. Либо – пуститься во все тяжкие, испытывая на себе те или иные умозрительные, моральные, эстетические и философские идеи. Либо – уйти в науку, стать, что называется, «кабинетным» философом, преподавать, «сеять разумное, доброе, вечное». Есть сильные сомнения в том, что идей не было. В состоянии одиночества что только в голову не приходит! Вот, к примеру, студент Раскольников до чего додумался.

Но поверять идеи собственной жизнью дело весьма хлопотное и рисковое. Виктор Степанович решил ограничиться наукой, тем более что его пригласили в Профессорский Институт, а через год премировали для дальнейшего совершенствования в науках поездкой за границу, в Германию, где он прослушал курсы лекций одного из основоположников новейшей географии Карла Риттера, юриста Фридриха Савиньи и философа-гегельянца Эдуарда Ганса. Два года заграничного штудирования наук, возвращение в возлюбленное Отечество и – получите и распишитесь – назначение в Петербургский университет профессором по кафедрам политической экономии и статистики.

Еще четыре года преподавания и  научных изысканий – и Виктор Степанович представляет на суд научной общественности диссертацию «Критическое исследование об основании статистики». Эта огромная работа чуть позже будет опубликована отдельным изданием, а пока, в 1839 году, ему присуждают докторскую степень по философии.

Несмотря на то, что он не обладал красноречием, студенты Порошина боготворили. Официально он читал курс политической экономии Шторха, а статистику по Шуберту, но при всей своей энциклопедичности знаний и великолепной осведомленности знакомил студентов с новейшими веяниями в науке, возникавшими об эту пору в Западной Европе, в том числе социалистических школ в сфере политической экономии.

Будучи столь популярным и в студенческой среде, и в профессорской, Виктор Степанович нисколько не изменил свой образ жизни, выбранный им со студенческой скамьи, – уединение среди книг. Единственным его развлечением, как вспоминал Петр Александрович Плетнев, тот самый, что принадлежал еще к пушкинскому кругу и знаменитый литературный критик, — это прогулки на Васильевский остров к матери. Так оно все и шло, пока в 1847 году не разразился скандал. Как-то Порошин опаздывал на лекцию, а случившийся, как нарочно, в этот момент начальник, попечитель округа Мусин-Пушкин сделал профессору выговор и велел оштрафовать. Как правило, такие люди, как Порошин, обладают гипертрофированным чувством собственного достоинства, и в тот же день Виктор Степанович подал прошение об отставке. С другой стороны, философ и филолог, коллега Порошина И. И. Давыдов характеризует этот поступок как «увольнение загадочное. Кажется, причины не важные; более всего действовало удальство. Он имеет независимое состояние и – следовательно, смотрит на службу по-барски».

 Жена-француженка и опыты в имении близ Брест-Литовска

 Еще в 1842 году, за пять лет до всех этих скандалов, молодой философ съездил в Париж и женился на племяннице одного из тамошних академиков. И то верно, «книжному червю» нужна натура тонкая и возвышенная, а не та, что «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». Ну, это дело вкуса, кому какие нравятся. Жена последовала за ним в Россию.

После выхода в отставку Порошин публикует статьи в научных журналах на самые животрепещущие вопросы современности, главным из которых, естественно, был крестьянский. Перевел на русский язык научно-популярное изложение политической экономии Менье, озаглавив «Беседы дяди с племянником о политической экономии». Как-то наведавшись в имение под Брест-Литовском и порывшись в огромной библиотеке, нашел три объемистые тетради, оказавшиеся «Записками Семена Порошина», его деда, которые не замедлил издать.

Но, видимо, к 1852 году русско-французский семейный альянс пресытился столичной жизнью, и было решено ехать в деревню, в имение матери под Брест-Литовском, дабы на лоне природы пожить и проверить на практике политико-экономические и хозяйственные идеи. Как оно обычно и бывает, в теории – одно, на практике – другое. Три года политико-экономический философ промаялся со всеми своими благородными идеями, но так у него толком ничего и не вышло. Да еще окружение – сплошь поляки и евреи – смотрели на философа как на пришельца. Короче, плюнул он на это дело, умудрился выгодно продать 16 тысяч десятин, да и уехал в Париж.

В Париже Виктор Степанович опять стал заниматься тем, что лучше всего у него получалось, – излагать мысли на политико-экономические актуальные темы. Представляете, русский крестьянский вопрос на французском языке! Хотя, конечно, Россия тогда была намного ближе к Европе, чем сейчас. Вообще нужно сказать, что Порошин был востребованным полемистом в парижской журналистской среде. Его статьи на различные политические и экономические темы часто появлялись в печати.  В 1864 году Порошин по семейным делам прибыл в Петербург, и Совет Университета, воспользовавшись случаем, предложил ему возглавить кафедру финансового права.  Поначалу Порошин согласился, но уже через полгода, как это часто у него уже бывало, наступил на горло собственной песне и вернулся в Париж.

Последние годы жизни он, купив себе дом в предместье Парижа, в Сен-Жермен-ан-Лэ, занимался редакторской работой для журнала «Вестник Европы», а кроме того к 100-летию Карамзина перевел на французский язык «Письма русского путешественника» и издал их с обширными комментариями.

Умер Виктор Степанович Порошин 4 марта 1868 года.

В справочнике «Санкт-Петербургский университет за первые 50 лет» его автор В. В. Григорьев так отзывается о Викторе Степановиче Порошине: «Благодаря обширным познаниям и гуманистическим тенденциям был одним из любимых профессоров и приобрел почти такое же значение, как Грановский в Московском университете».