…Еще она вспомнила свою юность, когда, уехав из деревни, первый раз в жизни покупала еду.    

— Молочный суп, половинку, — важно сказала она тогда в столовой в райцентре, куда поехала попытаться выучиться на учительницу. Она могла бы заплатить и за всю тарелку супа, но решила, что будет правильней, если она на сэкономленные деньги купит томик Льва Толстого. Она помнила эту мягкую, но солидную обложку в теплых желто-коричневых, как жар из печки, цветах…

…Новый год она проспала. За два часа до полуночи, покормив поросенка распаренной картошкой, она так и заснула, не раздеваясь, укутав озябшие руки платком. Засыпала она. глядя в старенький телевизор, в котором пели множество артистов, чьих имен она не могла запомнить. Твердо знала она только Аллу Пугачеву, в тот год , когда появилась песня «Арлекино», умер ее муж. Врач говорил, что от болезни. Ей же казалось, что от жизни. Многих мужиков ее возраста сломало после недоедания сначала достаток еды, а потом и избыток водки. Вдов войны сменили вдовы мирной жизни…

…В заботах о трехразовом кормлении поросенка и стайки курей прошел первый день Нового года. Дети, старшая дочка и младший сын, когда летом приезжали из города, посмеивались над ней.
— Ты весной в землю закапываешь два мешка картошки, чтобы осенью выкопать шесть! Да стоят ли эти четыре мешка ценой каждый семь долларов этих каторжных трудов все лето? – возмущался сын, стараясь сэкономить то ли ее силы, то ли свои, когда она робко намекала о помощи.
— Мама, бензин, чтобы доехать к тебе, стоит так же, как польский бекон на рынке, — укоризненно говорила дочь.
Она виновато кивала головой, улыбаясь так, что б они были снисходительнее к ее слабостям. Она не оправдывалась. Оправдаться можно было лишь тем, что старая кошка Муха вела себя так же – вылизывала выросших котят даже тогда, когда им это было уже не нужно. А еще она боялась голода. Когда лет десять назад снова начала пропадать еда, она вспомнила голод детства и юности. «Пуст дети думают что хотят, но я должна их накормить, когда они захотят есть», — говорила она себе…

…Шел второй, а может и третий день нового года. С деревенской улицы, занесенной снегом, послышались голоса. Она из-за занавески, опасаясь колядующих (подать было нечего), выглянула. Это почтальонша громко перекрикивалась с соседями на другой стороне. Она проходила у них всегда в одно и то же время, под вечер, около пяти.
— У меня маршрут, — важно говорила она.
Дети писем из города не писали. Изредка навещали, особенно летом. Ей захотелось получить письмо. Она достала старую коробку из-под конфет и перечитала некоторые, из девичества, с будущим мужем. Потом опять подошла к окну, отодвинула занавеску, и , убедившись, что почтальонша ушла, а улицу затянуло сумерками, крадучись вышла из дома и, ссутулившись, по заснеженной дорожке, на которой за два дня не появилось ни одного следа, подошла к калитке, на которой висел жестяной почтовый ящик.
Руки, и не только, дрогнули, когда она заметила что-то белеющее в дырочках ящика. Озябшими руками, она стеснялась при детях своих рук, во вздувшихся венах, ноги при детях она вообще боялась мыть, чтобы не напугать их, она открыла крышку. В ящике была чуть подмокшая газета. И больше ничего.

 Обернувшись, — не видел ли кто, в деревне хватало злых языков, она побрела в дом. Газет она давно не выписывала. То, что ей попала в почтовый ящик газета, было ошибкой. Только от этого она решила ее полистать – завтра почтальонша придет и заберет обратно.
…На первой странице была фотография городской новогодней елки, потом, опять же, городские новости. Она попыталась сосредоточиться, но не получилось. Дальше была программа телевидения. У нее дома было только две программы. Дальше шли объявления. Это ей стало интересно. Много было поздравлений с новогодним праздником. Были простые, а были и забавные. Ей понравилось такое: «Мамочка, поставь картошку вариться и воду для чая. Дорога очень плохая, будем через час. Лена и Сергей.»
Она сначала улыбнулась, потом вздрогнула. Так звали ее дочь и сына. Не соображая, что делает, она бросилась к колодцу, с трудом дотащила в обледеневшем ведре воды, затем бросилась в погреб за картошкой. Когда чистила – порезалась, но кровь не пошла… Опомнилась только тогда, когда картошка уже сварилась и остыла. И чай остыл…

— Дура, — сказала она сама себе. Есть не хотелось. Она уже давно заметила, что ей не хочется есть, хочется кормить других. Телевизор тоже не хотелось включать. Ей больше нравилось спать. Во сне можно было увидеть тех, кого любишь, даже если они умерли…

… Ее разбудил автомобильный гудок. Сын только однажды приезжал к ней на свежекупленой старенькой машине, она запомнила этот гудок… 
— Ну что, мама, как прикол? Я прикинул, что почтальон всегда в одно и то же время ходит, а дорога до тебя два часа. Вот и подписал тебя на газету и объявление дал. Правда, прикольно?..
…Дочь уже возилась у печки, а внуки бенгальскими огнями в огороде пугали кур. Она кивала головой и улыбалась, стараясь не плакать. Плакать поводов не было.

«Брестский курьер», 2005 год.