Да, и главный парадокс  в том, что на второстепенные дела человек тратит значительно больше времени, чем на важные – на то, в чем заключается его призвание. В этом, может быть, и есть главный секрет или абсурд нашего существования. И здесь крайне интересно посмотреть, как тот или иной индивидуум с этим абсурдом справляется. Один сыплется под бременем обстоятельств, ищет кругом себя виноватых, горькую пьет, на судьбу ропщет и жизнь-злодейку клянет на чем свет стоит. Другой – под давлением тех же обстоятельств — наоборот, только силой наливается, если надо – приспосабливается, живет по принципу «кривая вывезет», не теряя при этом чувства юмора и душевного расположения к ближним.

«Фамильное древо Брестчины» не раз обращалось к судьбам выпускников Брестского Александровского кадетского корпуса. Среди них были выдающиеся личности – ученые, бунтари, военные. И хоть в тех наших очерках не раз отмечалось, что уровень преподавательского состава в периферийных кадетских корпусах был невысок, но ведь не на пустом же месте вырастали таланты. Кто-то же их воспитывал, вкладывал в них душу, знания и умения. При этом, как нам кажется  в случае сегодняшнего героя «Фамильного древа», воспитывая других, создавал и себя.

 По стопам отца

Новый, знаковый для Российской империи 1825 год для семьи кадрового офицера-артиллериста русской армии и немца по происхождению Ивана Лакса начался с рождения сына. Младенец явился на свет 2 января в поселке Сольцы неподалеку от Великого Новгорода. Мать Антона – Екатерина фон Вульф – как пишет исследователь А.Митенев, была родственницей тех самых Вульфов, что так дружны были с Пушкиным.

Первые годы будущего учителя и губернатора прошли в лоне семьи. Правда, и они были не лишены драматизма. Пока отец участвовал в подавлении польского восстания 1831 года, семья чуть было не погибла во время холерного бунта в родных пенатах. А в 9 лет Антона отправили к родственникам в Петербург, два года провел он в лютеранском Анненском училище. Затем, естественно, отправили в кадетский корпус. На то время, добавим от себя, обрусевшие немцы были не меньшими патриотами русского царя и Отечества, чем русские. Проучившись в Новгородском графа Аракчеева кадетском корпусе, юноша был переведен в Дворянский полк, откуда его выпустили прапорщиком в артиллерийскую бригаду, расквартированную в родных Сольцах.

cms-image-000009888.jpg

Казалось бы, все правильно и логично: примерный сын своего отца ни на йоту не отступает от проторенного пути. Но в глубине души он мечтает о другом. Мечтает заниматься исторической наукой. И если уж связывать себя с каким-либо военным поприщем, то преподавать эту самую историю таким же мальчишкам, каким совсем недавно был он сам, в одном из кадетских корпусов.

 Перевод в Брестский кадетский корпус

Поэтому не стоит удивляться тому, что как только в Брестском Александровском кадетском корпусе открылась вакансия преподавателя истории, Антон Лакс попросил о переводе. Было это в 1846 году. И опять же – все правильно и логично. С одной стороны – возможность заниматься любимым делом. С другой – Брест такой же провинциальный город, как и Новгород, бытовые условия и условия прохождения службы примерно те же, что и в годы собственной учебы. Все просто и понятно: знай себе занимайся любимой историей. Да вот незадача! Спустя два года разошлось по кадетским корпусам империи предписание высшего начальства о запрещении офицерам-артиллеристам преподавания истории. Надо полагать – по идеологическим и политическим соображениям. Эх, только и сказал про себя Антон Иванович, и в отпущенное ему в Бресте время талдычил с мальчишками-кадетами таблицу умножения и прочие математические премудрости. Отдавая любимым истории и философии лишь немногие часы досуга. А. Митенев приводит такую запись А.И. Лакса: «Математиком я никогда не был и не имел ни малейшей склонности к этому предмету, но мысль лишиться уроков и, следовательно, и средств к жизни, заставила меня преодолеть все трудности. Я предался своим новым занятиям со всем усердием, просиживая целые дни над решением задач,  и при помощи добрых сослуживцев подготовил себя настолько, что был в состоянии давать уроки начальной математики. Перед началом третьего учебного года я, по представлению директора Александровского Брестского кадетского корпуса, был переведен репетитором математических наук в этот корпус и с августа месяца начал новую свою деятельность».

Но учил мальчишек математическому уму-разуму любитель истории, видать, на совесть. Особенно если вспомнить, что в это же время здесь начинал учиться  будущий выдающийся русский ученый-химик, изобретатель цемента Алексей Шуляченко, о котором мы в «Фамильном древе» уже рассказывали. Так что то, что дважды два — это все-таки четыре, Шуляченко воспринял именно от Лакса.

К сожалению, мы так и не нашли портрета Антона Ивановича. И это несколько странно, потому как все-таки он дослужился в будущем до губернатора далеко не заштатного сибирского  города. Поэтому имеет смысл привести отрывок из воспоминаний об А.И. Лаксе его сослуживца и коллеги по Брестскому корпусу А.О. Таборовского, родного брата знаменитого в то время скрипача и композитора С.О. Таборовского:

«Антон Иванович, молодой человек (росту он был небольшого, белокур, но брови над серыми глазами были у него темные, черты лица правильные, приятные и серьезные, довольно редко смеялся), когда ему было, как и мне, 24 года, скоро приковал к себе мое внимание и серьезностью мысли, и добросовестнейшим исполнением своей обязанности как учителя. По многим причинам, о коих теперь я не считаю уместным распространяться, я никак не ожидал встретить в провинции подобную из ряда выходящую личность… Антон Иванович Лакс представлял собою первее всего олицетворение благонамеренности, в лучшем значении этого слова; бескорыстный и почтенный во всех отношениях, он оставил по себе и в Сибири, как и во всех местах, где доводилось ему только служить и сталкиваться с людьми, самые хорошие, теплые воспоминания у всех мало-мальски порядочных людей…»

После пяти лет, проведенных в Бресте, последовало назначение поручиком в Сибирский кадетский корпус. Но благодаря родственным связям удалось перевестись в Москву. Может быть, здесь, наконец, удастся осуществить мечты?

 «Московское обозрение»

Что ж, годы службы идут, жизнь идет. Женился. Жену взял с хорошим приданым. Сын Юрий родился. Мало-помалу составился свой круг общения. Опять же занятия в тиши кабинета на досуге любимыми историей и философией. Наконец, в 1859 году вызрела идея издавать критико-библиографический журнал. Состав редакции составился, видимо, сам собой в кругу друзей – К.Н. Бестужев-Рюмин, Н.В. Альбертини и другие. На свою гуманитарную мечту Лакс истратил все приданое жены – 30 тысяч рублей. Ого, какие деньги в то время! Но позволили выдать всего две книжки журнала «Московское обозрение». Дальше, несмотря на некоторую либерализацию в обществе, власти журнал запретили. Из всех членов редакции в пролете оказался только наш герой, потому как обремененный семьей, оказался без средств к существованию, да еще с ярлыком «неблагонадежный».

 «Неблагонадежный» жандарм

В общем, расплатился за гуманитарные мечты офицер-артиллерист сполна. Ну и что делать? Горькую по кабакам пить, закусывая солеными слезами, как пострадавший за идею? Не-а! Согласитесь, нужно обладать своеобразным чувством юмора, чтобы с ярлыком «неблагонадежный», будучи поднадзорным, с репутацией либерала в литературных кругах явиться на прием пред светлые очи шефа жандармов Долгорукова и с места в карьер проситься на службу в жандармское управление. Мол, вы мне такую жизнь устроили, так и берите к себе на службу! От удивления ли, от верного ли знания людей, но Долгоруков дал «добро», и на следующий же день, как вспоминает Таборовский, был Лакс принят на службу.

cms-image-000009887.jpg

28 лет бывший преподаватель математики Брестского кадетского корпуса, бывший издатель журнала с либеральными тенденциями нес государеву службу в синем мундире и с белым платочком в руках. Первое назначение – в Пензенское жандармское управление штаб-офицером. Усмирял крестьянские волнения 1861 года, правда, по свидетельствам очевидцев, применял только методы убеждения. Видимо, по той же иронии судьбы, в то время, когда Антон Иванович только приступил к исполнению обязанностей начальника Эстляндского и Лифляндского жандармского управления, его сын, учась в Лейпцигской консерватории, заделался идейным коммунистом и рванул от гамм и сольфеджио в Париж на баррикады, когда там объявили коммуну.

Помнил жандармский генерал-майор и о своих друзьях по либеральному несчастью. Вызволил из архангельской ссылки Н.В. Альбертини, который к тому времени имел славу одного из лучших публицистов России и которого засадил все тот же Муравьев, так лютовавший в наших краях.

Последним назначением А.И. Лакса стало губернаторство в Томске. Тут были свои сложности. В городе было много ссыльных со времен последнего польского восстания, с которыми он наладил нормальные отношения. Сумел справиться с теми, кто «химичил» с акцизами на водку в регионе. Полгода только и успел побыть губернатором. В последних числах марта слег с воспалением легких и 1 апреля 1888 года скончался.

В журнале «Русская старина» за 1890 год, где были опубликованы упомянутые выше воспоминания Таборовского, в примечании от редакции сказано, что А.И. Лакс оставил обширные записи о своей жизни. Где-то они нынче?..