Нормальная человеческая жизнь проходит среди родных. Каждодневный труд и простые обязанности по отношению к ближним. Добывание и приготовление пищи, семейные ужины при свечах. При нормальной человеческой жизни вся история умещается в семейном альбоме или деревянной шкатулке на комоде. Новости узнаются на рынке, сплетни – в бакалейной лавке. Главным событием дня может быть дефиле по улице местной красавицы. Или давно ожидаемая смерть старика из дома на противоположном конце улицы. С обсуждением того, что и кому он оставил. Жизнь идет своим чередом – день за днем, год за годом, как от века и положено. Труды и дни, хлопоты и редкие празднества. Что нажил своим трудом – передал детям, они продолжат.

В нормальную человеческую жизнь зачастую вламывается История. С взрывом и грохотом. С противным треском репродуктора. С конницей, артиллерией, танками и самолетами. С ежеминутным ужасом и кошмаром. Эта История записывается в учебники и не вмещается в десятки и сотни томов. И человек в ней не принадлежит самому себе. Вся жизнь человека в Истории – мелкие перебежки из укрытия в укрытие, пока не поймали, чтоб подвести к стенке…

cms-image-000010592.jpg

Что остается человеку, чудом выжившему в Истории? Избывать этот ежеминутный ужас и кошмар. Виденное тобой каждый день, образы, неотступно преследующие тебя, переносить на холст и бумагу. Философ Адорно вопрошал: «Возможна ли поэзия после Освенцима?». Возможно, кроме нее больше ничего и не остается. Так, нам кажется, считал сегодняшний герой «Фамильного древа» художник Юзеф Харитон.

 «Голландец»

Что-то в этом всем есть. Будущий художник, родившийся 8 ноября 1909 года в деревне Крупице неподалеку от Белостока, утверждал, что предки его пришли на эти земли из Голландии. Юзеф Харитон, как нам кажется, по своему психофизическому типу так и останется «голландцем».

Этакая нарочитая установка на провинциальность. Он сам, за исключением очень небольшого промежутка времени, никогда не будет жить в больших городах. И стремления такого у него, по всей видимости, не было. И в творчестве его тоже есть что-то неуловимое от «малых голландцев». Речь не идет о сопоставлении степени таланта и дарования. Скорее, все о той же установке на небольшие формы, выразительность деталей, индивидуальность.

Семья Харитона была небедная. Перед тем как перебраться в 1921 году в Высоко-Литовск, неподалеку от Каменца, владела 40 гектарами земли. Небедная, да, но и немаленькая – детей было одиннадцать душ. Юзеф был четвертым по счету.

cms-image-000010593.jpg

В Высоко-Литовске глава семейства – Станислав Харитон – приобрел мельницу. С нее, надо полагать, и кормились. Здесь же Юзеф окончил начальную и среднюю школы. Время, как его называют в исторической науке, – «межвоенный период». Спокойное время. Как раз для нормальной человеческой жизни. Когда новости узнаешь на рынке, а не из репродуктора. И тут наверняка у молодого человека встала дилемма. Либо отцу по хозяйству помогать, либо развивать творческие способности, которые обычно сильно не дают покоя, особенно в юные годы. Творческие способности победили. В 1928 году Юзеф отправился в Варшаву и поступил в Школу декоративного искусства и живописи. Затем на протяжении полугода на правах вольного слушателя посещал лекции в Академии художеств. Вот, собственно, и все «его университеты», которых, впрочем, хватило, чтобы вернуться в 1932-м в родные пенаты, в Высоко-Литовск и устроиться на официальную должность фотографа при местном муниципалитете.

 Тайные похороны последнего короля

Эта должность и позволила Юзефу Харитону быть свидетелем тайного перезахоронения последнего польского короля Станислава Августа Понятовского в 1938 году. Другой монарх – действующий, Иосиф Сталин – решил удовлетворить просьбу польского правительства, и останки короля привезли из Ленинграда  на родину Понятовского в Волчин. Вся эта процедура передачи и перезахоронения останков в родовом поместье, в Троицком костеле, происходила в глубокой тайне от общественности. Одним из немногих, кто участвовал во всем этом и, по всей видимости, занимался оформлением последнего пристанища короля, был Юзеф Харитон. Эта история произвела на него сильное впечатление, и молодой художник увлекся личностью Понятовского. Во всяком случае, в далеком уже 1984 году, в Польше вышла целая книга, посвященная исследованиям и, скажем так, взаимоотношениям художника из Высоко-Литовска и последнего польского короля.

 До и после войны

Все эти «межвоенные» годы искусство для него было, скорее, чем-то вроде хобби. Он пишет картины, рисунки, наброски. Это – бытовые зарисовки, наблюдения, городские пейзажи, иногда портреты местных жителей. Почти идиллия. Война все перевернула.

cms-image-000010594.jpg

Мне совсем не понятно, каким чудом он выжил. Убедил гитлеровцев в своем голландском, а не еврейском происхождении? Он жил рядом с гетто. Окна его жилища выходили прямо на то место, где фашисты убивали евреев и цыган. Видеть такое изо дня в день каждый божий день и не сойти с ума? Видимо, такое возможно только потому, что Бог хочет, чтобы ты потом об этом свидетельствовал. И осознание этой своей миссии к нему пришло. Правда, не сразу, на это ушли годы, чтобы прийти в себя. Только к середине пятидесятых.

Оставшиеся двадцать лет жизни, практически до последнего дня, 15 декабря 1974 года, Юзеф Харитон лихорадочно, с неистовой страстью художника работал. Может быть, он сам и не подозревал поначалу, сколько всего увиденного его память вместила. Эти лица несчастных, бесконечной вереницей бредущих к расстрельной яме. Издевательства и пытки. Весь этот ужас и кошмар, им пережитый и засевший где-то в его подсознании, теперь искал выхода и выливался на холст и бумагу в красках, карандашных набросках, графических рисунках. Война не отпускала его до последнего дня. Воспоминания не отпускали.

cms-image-000010595.jpg

В Семятычах, неподалеку от Белостока, где он жил все это время уже после войны, тем временем шла нормальная человеческая жизнь. Наверное, такая же, как и в его юные годы в Высоко-Литовске. Ну, или почти такая же…

 Владимир ГЛАЗОВ