Многие годы его жизни были связаны с Брестом, а в последние времена он жил у дочери в Киеве, но неизменно приезжал на день Победы в город над Бугом. В этот раз великую дату мы будем отмечать уже без его живой и доброй улыбки, но с непременным поминанием о нем – в присутствии души, запечатленной в стихах.

В феврале прошлого года Н.Г.Теличко перешагнул рубеж 90-летия, но был еще полон творческих устремлений и замыслов. Автор более десятка поэтических книг, он прошел по жизни, как солдат с полной боевой выкладкой, — без жалоб и нуды. И был прав, сказав о своем поколении воевавших: «Мы еще воплотимся в последние роли \\ и достойно из этого мира уйдем…». Фронтовая закалка в нем сочеталась с интеллигентностью высокой пробы.

cms-image-000011081.jpg

В понедельник 21 апреля Николай Григорьевич Теличко будет похоронен на Гарнизонном кладбище города Бреста. Как он сам предрек: «Откажет жизнь. Ей подведут итог \\ в заоблачной коллегии незримой…».

Но нет сомнения, что в той «коллегии незримой» будет слышен победный салют 9 мая, и откроются светлые врата для светлого человека.

Мир его душе и вечная память!

Редакция «Брестского курьера» выражает искренние соболезнования родным и близким Николая Григорьевича Теличко.

И на помин его души публикуем избранные стихи из его творческого наследия.

ВОСЬМОЕ МАЯ

Я видел сон. До фронта. До призыва.

Цветёт хозяйский садик у окна.

В наряде белом вишня или слива

стучит в окно:

«Закончилась война!».

Вчера солдат, направленный комбатом,

бежит в окоп, кричит:

«Конец войне!».

И пушка бьёт. За лесом. Под закатом.

Но вещий сон не зря приснился мне.

Я сам бегу посыльному навстречу,

в объятья попадаю, как в тиски…

Восьмое мая – лучший в жизни вечер.

Победа. Счастье. Вишен лепестки.

СТРОКИ РОДСТВА

Золотое хлебное сумежье,

молодые хвойные леса…

Ближнее родное зарубежье

подает оттуда голоса.

Там и здесь одни и те же птицы

свищут в рощах в солнечные дни,

на полях певают молодицы

там и здесь мелодии одни.

Заплелись одна с другою мовы,

вознеслись в заоблачный эфир,

потому я через лес сосновый

слушаю Оксану Билозир.

А за лесом, братьев не покинув,

утвердясь на радиоволне,

с белорусской песней Евдокимов

ходит по волынской стороне.

И стою я, как завороженный

песнями родства, хотя уже

часовой, солдат вооруженный,

разделяет их на рубеже.

Все же в яви, нам сегодня новой,

я за Припять езжу прямиком.

Что пришло с украинскою мовой,

здесь озвучил русским языком.

Там и здесь одни и те же птицы

свищут в рощах в солнечные дни…

Я уверен, в мире нет границы

для симпатий, песен и родни.

1998

ЖЕНЕ

Вырывал нас из строя бой.

Каждый день были жертвы в роте.

И не встретиться нам с тобой,

если б снайпер залег напротив.

В тот бы день, для нас роковой,

обездоленная войною,

стала б ты солдатской вдовой,

не успев назваться женою.

Кто-то вышел бы из огня.

Ты ему бы женою стала.

Но тебе бы меня, меня

в жизни рядышком не хватало.

1961

ВИНОГРАДНАЯ ГРОЗДЬ

Каску солнце степное нажгло, —

как мираж, за окопом криница,

золотых тополей вереница

по брусчатой дороге в село.

Напоил бы криничный родник,

но к винтовке, наморщив межбробье,

за криницею немец приник.

Он стреляет еще в Поднепровье.

Грозди, срезанной пулею, рад!

Как в окопе меня ненароком

в жаркий день напоил виноград

накопившимся в ягодах соком!

И в окопной по грудь глубине,

для стрельбы, не для братской могилы,

соком ягод, доставшихся мне,

укрепил ослабевшие силы.

Не сгубила степная жара.

В капилляры земли проникая,

влага в сад протекла из Днепра

к винограду ковыльного края.

Даже в трудное время страны

превозмог он в себе для услады

горечь гари, что сеют снаряды,

запах крови сражений войны.

Я в степи в пору зноя без гроз

в размышлениях молодость встретил.

Вихрь сорвал виноградную гроздь –

и вернул меня в год сорок третий.

1974

ПРИСНИЛОСЬ

Сон ужасный: бой рукопашный.

Боль заполнила мою ночь.

Госпитальный мой день вчерашний

мне не может ничем помочь.

Он войдет лишь туда, где пусто.

Не стремится в сны наперед.

Не торопится, потому что

наступает всему черед.

Рухнут старых землянок нары, —

и вчерашний мой день, лишь он

отодвинет войны кошмары

и собою заполнит сон.

1979

У КОСТРА

Котелок с огня за дужку

снял. И гущи кипятка

зачерпнул полнее кружкой.

Горячо. Подул слегка.

Примостился на сезонный

свой туристский инвентарь.

В кружке, к сроку припасенной,

размочил ржаной сухарь.

С этим хлебом ноздреватым

на стоянке снова мне

вспоминать себя солдатом

у костра на той войне.

Так ли, этак воевали.

Подходил замены срок.

После марша на привале

разжигали костерок.

С турпоходом не сравнимо

то блаженство на войне,

когда кашей пышет зримо

котелок твой на огне.

Не хватало только сала…

Память, видимо, не зря

узелок свой развязала,

начиная с сухаря.

С этим хлебом ноздреватым,

как и прежде, снова мне

вспоминать себя солдатом

у костра на той войне.

1985

ВОЛЯ

На кровавом снегу,

В половодье меж льдин

Обстоятельствам трудным перечу:

Я еще поживу!

Мне лишь двадцать один.

Я пойду еще

Счастью навстречу,

Погляжу еще милой

В родные глаза

Возле моря у скал Аю-Дага…

Я последнего слова

Еще не сказал,

Не сделал последнего шага.

Доброхоты

Шинелью снабдили меня,

В сапоги из каптерки обули…

И покажется:

Льдинкой, снежком заслоня,

Жизнь сама

Защищает от пули.

БРЕСТ

За уют, за простор, за привет

полюбил этот город над Бугом.

Он давно, с незапамятных лет,

стал мне домом и другом.

Хвалим улиц его чистоту,

чтим его именные заставы.

Он стоит,  как солдат, на посту

у границы печали и славы.

В сорок первом году роковом,

отвергая измены нелепость,

и мечом боевым, и щитом

поднялась на врага его крепость.

Цитадель нерастраченных сил –

лишь таким тебя, город мой, знаю.

У твоих легендарных могил

свою голову тихо склоняю.

***

Откажет жизнь. Ей подведут итог

в заоблачной коллегии незримой.

И за грехи меня осудит Бог,

но быть тебе всегда моей любимой.

И сквозь века, я знаю, сквозь века,

пока полна сиянья неба чаша,

моя любовь, как светлая река,

доставит в вечность имя твое – Саша.