Есть, знаете ли, такое легкое ощущение, возможно, обманчивое, будто находишься в эпицентре урагана. Его еще называют глаз бури. Вокруг гром и молнии, хляби небесные и всяческое светопреставление, а внутри всего этого относительные тишина и спокойствие. Вот, значит, с этим ощущением год и прошел. И в ближайшее будущее вглядываться как-то особого желания не возникает. Опять же Довлатов вспоминается, его сентенция: «Многие даже считают, что будущее наше, как у раков, – позади».

В недавнем прошлом хотя бы на уровне деклараций у нас была дружба народов. Сейчас, судя по всему, декларации эти выброшены за ненадобностью. Зато много амбиций, игрищ мускулами, взаимных обвинений на уровне дворовых разборок. В общем, чудовищное и жалкое зрелище одновременно.

А так как сидит у нас в крови это неуемное желание грести против течения, то решили мы в сегодняшнем выпуске «Фамильного древа» поделиться очередными нашими находками и изысканиями, объединив в одном очерке судьбы финна и латвийца, служивших в российской императорской армии и имевших отношение к нашему городу. Французский писатель и путешественник Астольф де Кюстин в книге «Россия в 1839 году», а вслед за ним и Ленин называли царскую Россию тюрьмой народов. Что ж, может оно и так, да не совсем так…

Георгий Раутиан – затерянный в революции

Вот оно как бывает… Рухнула эта самая пресловутая «тюрьма народов» и следы человека теряются. Во всяком случае, потомки семейства Раутианов, на чей сайт нам повезло натолкнуться в наших поисках, так до сих пор ничего о его судьбе после катастрофы не знают.

Родился Георгий Андерсович Раутиан 20 апреля 1860 года в местечке Хейнявеси Михельской губернии Великого княжества Финляндского. (Так записано в военных формулярах, хотя потомки утверждают, что родился он в столице империи). Находится оно на востоке Финляндии и известно тем, что в пору советско-финской войны сюда переселились православные монахи с Валаама и основали Ново-Валаамский монастырь. Сайт городка нынче зазывает на семейный отдых.

cms-image-000017594.jpg

Судя по свидетельствам его родных, Георгий был юношей строптивым, с характером. В армию он пошел вопреки воле отца. Сначала – вольноопределяющимся в 145-й пехотный Новочеркасский полк. Затем окончил юнкерское училище в Санкт-Петербурге. С сентября 1882-го находился на действительной службе. Звезд с неба не хватал, постепенное и равномерное продвижение по службе на протяжении пяти лет.

В августе 1887 года Раутиана перевели в Брест-Литовскую крепость на должность адъютанта в комендантское управление в чине подпоручика.

Что странно и удивительно, так это то, что в нашей крепости Георгий Раутиан прослужил практически тридцать лет! Наверное, это рекорд. До оставления крепости русскими войсками в августе 1915-го. Небывалая, пожалуй, редкость для военного человека. Значит, и у местного начальства, при всем том, что оно частенько менялось, был на хорошем счету, и сам, видимо, был человеком уживчивым, его здесь все устраивало, и никуда переводиться по собственному почину не стремился.

В этом смысле весьма показателен и красноречив отрывок из воспоминаний генерала Михаила Грулева, одного из недавних героев «Фамильного древа», бывшего начальником штаба Брест-Литовской крепости, в котором упоминается Георгий Раутиан. Грулев, как известно, за словом в карман не лез, в своих суждениях был резок и спуску никому не давал. «Постоянно получались секретные циркуляры — все «строжайшие», все науськивающие: нет ли политических толков среди офицеров, нет ли на фортах ротных командиров из поляков, нет ли в мастерских крепостной артиллерии поляка или, Боже упаси, еврея-солдата; не живет ли где в крепостном районе, т.е. в расстоянии 25 верст от цитадели, какой-нибудь латыш? И на беду оказалось, как раз, что есть такой: почти 30 лет живет он в крепостном районе, подрядчик по малярным работам, женат на русской, отец большого семейства, давно забыл, что он латыш и говорить по-латышски разучился. А теперь, согласно циркуляра, я обязан его выслать. Начальник инженеров генерал Овчинников головой ручается за него, просит оставить. Да как не оставить, когда в самом крепостном штабе сидит у меня старший адъютант Рутиян, тоже латыш, когда в крепостном соборе священствует протоиерей – бывший раввин, когда начальник штаба крепости – а сейчас сам комендант крепости – из евреев еврей! Ведь я должен, прежде всего, выслать самого себя! Как тут служить при таких условиях, в согласии с этими секретными циркулярами! Ведь все эти так называемые инородцы честно и добросовестно делают свое дело, на благо общей Родины – иногда более честно и умело, чем иные «истинно-русские», заведомо пьяницы и воры». (То, что финн Раутиан оказался в «Записках» латвийцем с несколько такой армянской фамилией, спишем на запальчивость генерала или запамятовал человек, бывает).

cms-image-000017595.jpg

После оставления города русскими войсками Георгий Андерсович служил в столичных военных учреждениях. На апрель 1917-го его звание – подполковник, ему 57 лет. Жил в доме на Фонтанке, можно сказать, в двух шагах от Зимнего. Далее следы Георгия Раутиана, финна, прослужившего в Брест-Литовской крепости без малого тридцать лет, обрываются. Как ни пытались родные и близкие хоть что-то выяснить о его дальнейшей судьбе, ничего не выходит. Автор сайта, на котором мы почерпнули всю эту информацию и фотографии (других источников, увы, нет), Татьяна Глебовна Раутиан совершенно справедливо задается вопросом: «Роюсь в электронных военных архивах. И что же? Документы этих лет опять? или все еще? – засекречены и не выдаются. Какие там могут быть секреты через сто лет? Что случилось с его молоденькой женой?»

Петерис Радзиньш – командующий Национальной армией Латвии

Конечно, о человеке, на протяжении четырех лет возглавлявшем вооруженные силы Латвии, а до этого около двух лет служившем в 38-й пехотной дивизии, чей штаб располагался в Брест-Литовске, информации значительно больше. Правда, в основном она на латвийском языке, что несколько (самую малость, хвала гугл-переводчику) затруднило работу.

Родился 2 мая 1880 года в Лугажской волости, практически на границе с Эстонией, в семье владельца хутора с трудно произносимым названием Йаунвиндедзес. Обучался сначала дома, потом в церковно-приходской школе. Лютеранин по вероисповеданию. Дети в семье воспитывались в патриархально-крестьянском ключе, что называется, содержались в ежовых рукавицах. С утра могли остаться без завтрака, но по вечерам обязаны были читать молитвы. С таким воспитанием не забалуешь. Петерис учился на «отлично» и еще в школе говорил, что станет офицером. С детства чувствовал свое предназначение.

Как и Георгий Раутиан, восемнадцатилетний юноша идет по собственному желанию в армию, зачислен вольноопределяющимся в 112-й Уральский полк, дислоцировавшийся в Каунасе. Через год поступает в Виленское пехотное юнкерское училище. Прослужив некоторое время в родных пенатах, с началом русско-японской войны попросился добровольцем на фронт. Воевал в Маньчжурской армии, к концу бесславной войны командовал ротой 10-го Сибирского полка.

Говоря своим школьным однокашникам, что он будет офицером, Петерис наверняка уже тогда видел себя генералом. После войны он поступил в Императорскую военную академию, окончил ее через три года по первому разряду и был в чине капитана прикомандирован к 32-му пехотному Кременчугскому полку, дислоцировавшемуся в Варшаве. Уже из Варшавы его отправили старшим адъютантом штаба в 38-ю пехотную дивизию в Брест-Литовск. Командовал дивизией в это время генерал-лейтенант Прасалов, а начальники штабов, то есть непосредственные его начальники, сменились двое, полковники Шеманский и Агапеев.

Если варшавские сослуживцы-латвийцы оставили о Радзиньше кой-какие свидетельства, вспоминая о нем как об умном и тактичном человеке, то о пребывании будущего генерала в Брест-Литовске столь непродолжительное время, нет вообще ничего. Вполне возможно, что два адъютанта русской армии – финн и латвиец – встречались по долгу службы на плацу. Или – на балу да за ломберным столом. В это же время стали появляться в военных журналах первые теоретические работы Радзиньша. В Брест-Литовске он встретил начало Первой мировой войны. Кстати, в Памятных книжках Гродненской губернии за тот период он проходит как Радзин — русифицировали фамилию.

Сражался он на Западном фронте до Октябрьской революции. Отличался в боях в Румынии, под Варшавой, в Лодзи, в Шауляе. По свидетельствам близко знавших его людей и, насколько можно понять из латвийских источников, особым патриотом империи он в эти годы не был. Он просто не мог позволить себе быть плохим офицером и скорее напоминал спортсмена, который не любит проигрывать. К моменту Октябрьской революции Радзиньш — в звании подполковника и начальник штаба одной из дивизий.

В отличие от латышских стрелков большевистскую революцию бывший офицер русской императорской армии не поддержал. Устремился на Украину, воевал на стороне гетмана Скоропадского, после его падения вступил в Украинскую народную армию, некоторое время был помощником начальника Генерального штаба.

Наконец, в 1919-м возвращение на родину, в Латвию. Тут же был назначен начальником Генштаба. Находясь в этой должности, разрабатывал и осуществлял военные операции против прогерманской армии Бермондта-Авалова (Западной добровольческой армии) с одной стороны и Красной Армии – с другой. В целом, наверное, эти операции можно назвать успешными, раз Латвия в тот момент времени отстояла свою независимость. Получив высшие воинские награды Латвийской Республики, ушел в отставку и написал несколько книг по военной истории и теории. Однако в 1924 году на пост командующего Национальными вооруженными силами Латвии лучшего кандидата, чем Петерис Радзиньш, не нашлось. Четыре года он находился на этом посту, особое внимание уделяя развитию авиации и военного-морского флота.

Причиной его отставки в 1928 году стало, как пишут латвийские историки, стремительно ухудшавшееся здоровье. Судя по всему, два года жизни, отведенные ему после отставки, генерал Петерис Радзиньш провел в глубоком одиночестве. Пишут, что никто не знал, что творится у него на душе. Было время, когда он вообще никому не позволял войти в свою квартиру в Риге. Скончался вечером 7 октября 1930 года от сердечного приступа. Обнаружили труп генерала только на следующий день. Но похороны устроили по высшему разряду, со всеми воинскими почестями и при большом скоплении народа. Ну да, часто оно так и бывает…