Илья Старинов (1900-2000), известный военный деятель, «дедушка русского спецназа», в своей мемуарной книге «Записки диверсанта» очень ярко описал события начала Великой Отечественной, которую он встретил в нашем приграничье.

За несколько часов до войны

…День  прошел  в  подготовке  к  учениям:  уточняли  и  изменяли  пункты программы испытаний  в  соответствии  с пожеланиями командующего округом.  В конце дня я попытался еще раз увидеть Клича, но безуспешно.

—  Поезжайте отдыхать! —  сказал  генерал  Васильев.  — Утро  вечера мудренее. Случись что-нибудь серьезное, учения давно бы отменили, а все, как видите, идет по плану.

В словах начальника  инженерного управления был резон. Мы отправились в гостиницу, выспались и ранним  утром  21 июня, в субботу, выехали поездом  в Кобрин, где располагался штаб 4-й армии, прикрывавшей брестское направление; необходимо было повидать начальника  штаба инженерных войск армии полковника А. И. Прошлякова, обсудить с ним изменение программы учений.

Добрались  до  Кобрина к  вечеру.  Прошляков  подтвердил,  что  фашисты подтягивают   к  Западному   Бугу   военную  технику,   соорудили  множество наблюдательных вышек, на открытых местах установили маскировочные щиты.

—  Нас предупредили, что германская военщина может пойти на провокации и  что  поддаваться на  провокации нельзя, — спокойно сказал Прошляков. — Ничего. Слабонервных в штабе армии нет.

Начальник  инженерного управления устроил нас  на  ночлег в собственном служебном кабинете. Условились, что поутру вместе поедем в  Брест. Прошляков ушел,  а  мы с  Колесниковым отправились  бродить перед сном  по живописному субботнему городку. Около двадцати двух часов возвратились в штаб.  Дежурный доложил: звонили  из  округа,  учения отменены,  нам следует  возвратиться в Минск. Невольно вспомнились доводы генерала Васильева…

—  Неужто немецкие генералы  решатся на  провокацию?  — сидя  на краю штабного  дивана и  стягивая сапоги, спросил  Колесников. — Как ты думаешь?

— Спи спокойно, Захар Иосифович! Утром все узнаем! — ответил я.

22 июня. Кобрин

Мы  проснулись внезапно. То ли  взрывные работы, то ли бомба с самолета сорвалась… Разрывы, следуя один за другим, слились в чудовищный грохот. По штабным коридорам бежали люди, слышалась команда покинуть помещение.

На ходу застегиваясь,  выскочили  на улицу и  мы с  Колесниковым. Эскадрилья фашистских бомбардировщиков  шла прямо на штаб. Мы  — через  площадь, через канаву,  в  какой-то сад. Бросились на землю вовремя.  Видели, как окуталось дымом и пылью  здание штаба  армии. А  бомбардировщики все прибывали. Взрывы рвали  и  рвали  землю, повеяло гарью, в  небо поднимался дым… Враг бомбил беззащитный городок около часа.

Выяснив  у оставшегося в живых дежурного, что штаб 4-й армии немедленно передислоцируется в Буховичи, мы с Колесниковым решили все же ехать в Брест: там, в Бресте, представители Наркомата обороны и Генерального штаба, у  кого еще, как не у них, можно узнать, что происходит?

Сели  в первую попутную машину. По  обочинам шоссе, ведущему к Кобрину, волокли  чемоданы и корзины  со скарбом женщины, покинувшие военный городок. Навстречу  бежали  командиры,  спешившие  к  месту службы.  Кобрин горел. На площади  возле  телеграфного   столба   с  репродуктором   толпились   люди. Остановились  и мы.  Знакомые позывные  Москвы  высветляли лица. Люди жадно смотрели  на  черную  тарелку  репродуктора.  Началась  передача   последних известий.  Мы ловили  каждое слово.  Слушали о  трудовых  успехах  страны, о зреющем  урожае,  о досрочном  выполнении планов, о  торжествах  в Марийской АССР: вот сейчас, сейчас…

— Германское информационное агентство сообщает… — начал диктор. Нигде, никогда  позже  я не  слышал такой  тишины,  как в  тот  миг  на кобринской площади. Но  диктор говорил  о  потоплении  английских  судов.  О  бомбардировке немецкой авиацией шотландских 167 городов, о  войне  в Сирии  — еще о  чем-то,  только  не  о  вражеском нападении на нашу страну.

Выпуск последних сообщений закончился сообщением о погоде. Люди стояли, не  сходили с места и мы: может, будет специальное  сообщение  или заявление правительства?

Но начался,  как  обычно, урок утренней  гимнастики.  Тогда  люди стали расходиться, кое-кто побежал. Наш шофер  захлопнул дверцу. Через Кобрин  уже катили в  восточном  направлении  грузовики с женщинами и детьми, успевшими, может  быть,  осиротеть.  А  над  пожарами,  над  дымом  разносился   бодрый энергичный голос:

— Раскиньте руки в сторону! Присядьте! Встаньте! Присядьте!..

Много  лет  прошло,  а  я  как  сейчас  вижу  пыльную,  пахнущую  гарью кобринскую площадь, и черную тарелку репродуктора над ней, не забыл тот урок гимнастики.

Прерванная командировка

Узнав от беженцев,  что  фашистские войска перешли границу  и в  Бресте идет бой, мы с Колесниковым  направились в  Буховичи, в штаб  4-й армии, где нам сообщили,  что в 5  часов 25 минут из  штаба Западного  особого военного округа  получена  телеграмма,   требующая   поднять  войска   и  действовать по-боевому.

— Надо срочно возвращаться в Минск, Илья Григорьевич, — забеспокоился Колесников.

Ехали через  Пинск.  Добрались  до него около полудня. Близ  города, на военном аэродроме, вокруг  горящих  самолетов  метались  летчики и  персонал части аэродромного обслуживания. Сам Пинск еще не бомбили, но город выглядел встревоженным:  на улицах необычно людно,  около военкоматов толпы мужчин. В горкоме партии забросали вопросами, на которые ни  я, ни Колесников ответить не  могли.  Впрочем,  никто  в  горкоме  не   сомневался,   что  до  Пинска, расположенного  в  двухстах  километрах от  границы,  враг  не  дойдет.  Нас устроили на грузовик, везущий в Минск эвакуированные семьи военнослужащих.

К  Минску  подъехали  следующим  утром.  На   окраине  валялся  побитый осколками скот. В самом городе чадили пожары. Штаб особого военного округа уже переименовали в штаб Западного фронта. Генерал Васильев, далеко не такой спокойный, как двое  суток назад,  сообщил,  что положения  на фронте  никто толком не знает: связь с войсками систематически нарушается.

— Одним могу  порадовать, — сказал  генерал, — сегодня с утра войска наносят контрудары. Директива наркома обороны!

Видимо, начальник инженерных войск нервничал, так  как  не заметил, что сообщение об отсутствии  связи с войсками плохо  согласуется  с сообщением о контрударах.

Из кабинета Васильева связались с Москвой, с  Главным военно-инженерным управлением.

—  Немедленно  возвращайтесь! — различил я  в  трубке  далекий  голос начальника управления боевой подготовки полковника Нагорного. — Слышите? Немедленно!

Регулярного железнодорожного сообщения со столицей уже не было. Выручил все тот же генерал Васильев:  дал легковую машину. Прощаясь, просил ускорить поставку фронту взрывчатых веществ и мин, прежде всего — противотанковых.