Ирине

Меня готовят к полостной операции. Простенькая штуковина: разрезали, ненужное отрезали, зашили – и живи без лишних накоплений-сбережений.

– Самое время для операции, – утверждает хирург-оптимист. А, может, только прикидывается бодрячком? Такая уж профессия.

– Возраст в самый раз, чуть более сорока, моложе не будете, а с годами боли будут беспокоить вас все чаще.

Действительно, неприятные ощущения, особенно по ночам,  раздражают и беспокоят меня. И вот я здесь.

– Без операции никак? – спрашиваю с надеждой.

– Нет, – решительно заявляет хирург. – Мы ведь все обсудили. Немного поддержим, подлечим, так сказать, и сделаем операцию.

Я глотаю таблетки, мне делают уколы и ставят капельницы. Днем меня одолевает сонливость, а ночью подступает бессонница.

– Никаких снотворных, – хирург покачивает головой и, подумав, спрашивает:

– В шахматы играете?

– Сейчас уже не так часто, как хотелось бы, – скромничаю я.

– Сегодня ночью я дежурю, – сообщает хирург, – вместо лекарств предлагаю партию в шахматы.

Я соглашаюсь.

После отбоя мы устраиваемся в кабинете хирурга. Мне выпадают белые. Я двигаю вперед ферзевую пешку.

Хирург, помешкав, приставляет к ней свою.

Я выхожу пехотинцем от слона, отдавая его под удар. «Ну, что ж, ферзевый гамбит? Хорошо».

– Отдаете пешку? – удивляется хирург. Наигранно-удивленно. Как мне кажется.

– Жертвую.

Хирург, недолго думая, пешку «съедает».

Итак, у меня выбор: ловить на ошибке, надеясь выиграть ладью за слона, либо попытаться атаковать в центре и на королевском фланге. Выбираю второе: партнер не кажется мне таким уж дилетантом. Делаю несколько псевдо атакующих ходов, проверяя реакцию партнера. Хирург довольно грамотно отбивается и неожиданно спрашивает:

– Вы были знакомы с Виктором… э-э-э… нашим эпатажным шахматистом?

– Был. Но почему эпатажным? Он нормальный мужик. Вы тоже его знали?

– Он приходил к моему приятелю, наркологу, – объясняет хирург.

– А, да-да, Виктор что-то говорил, но не вдаваясь в детали.

– Что ж, надежда умирает… – начинает хирург.

Я поднимаю руку, прерывая избитую фразу, и переиначиваю окончание:

– …вместе с пациентом.

– Вы циник, – тихо говорит хирург.

– Циники – киники в Древней Греции плевали на нравственность, призывали к аскетизму и возврату к природе. Симпатичные ребята, не правда ли?

Хирург иронично улыбается.

Решая продолжить атаку, я жертвую еще пешку.

– Мы вместе работали в центре культуры и оздоровления. Виктор вел шахматную секцию, а я подвизался в краеведении. Первую партию с ним я сыграл с форой ладьи, вторую – с форой слона. К сожалению, последующие партии играли без форы. Он был нетрезв.

– И… – поинтересовался хирург, делая осторожный ход.

– И все. Витя получил пенсию, купил ящик водки… Утром на столе стоял стакан и ломтик черствого хлеба. Такой вот эндшпиль.

Мы молча делаем несколько ходов, маневрируя фигурами, не рискуя, и я продолжаю:

– Витя был очень тонким и добрым человеком. Однажды на турнире в Саратове он играл с международным гроссмейстером из Москвы, то ли с Левенгуком, а может, с Левенфишем. Звание гроссмейстера дается пожизненно, подтверждать не нужно, а мужик уже прилично в летах. Витя выигрывал чисто.

Я делаю еще несколько ходов, хирург тоже не рвется в бой.

– Играли в клубе какого-то химического завода. Работяги после смены пришли поглазеть на игроков и радостно шумели: «Витя! Прибей его, как собаку!» Но Виктор, сохранив перевес, отложил партию, из уважения к сединам и заслугам гроссмейстера дал возможность москвичу сдаться по телефону, не доигрывая.

Усталость. Игра теряет смысл. Ничья.

– Вот видите, – удовлетворенно говорит хирург, – обошлись без снотворного. Я завтра днем отдохну и, если вы не возражаете, сыграем еще. Мой коллега приболел, и я подежурю вместо него. Он выздоровеет – сделаем вам операцию. Отдыхайте.

Крепкий сон.

Следующей ночью игра идет без изысков. Русская партия. Пешки против пешек. Фигуры толпятся вокруг королей. Скукотища!

– А в каких-нибудь турнирах вы участвовали? – отвлекаясь от игры, интересуется хирург.

– Конечно.

Мои слоны пытаются найти щелочку в рядах пехотинцев, но безуспешно.

– Увы, не то, чтобы я болтался внизу таблицы. Так, где-то в середине, поближе к лидерам. Не хватало концентрации. Очень переживал неудачи, анализировал, искал ошибки и в итоге не мог настроиться на следующую партию.

Мы продолжаем довольно бессмысленно маневрировать фигурами. Похоже, разговор доставляет хирургу больше удовольствия, чем наша игра.

– Однажды я играл за свой факультет в командном чемпионате университета. В окончании одной из партий создалась любопытная позиция: моим двум ладьям и слону противостояли ферзь и конь соперника. Партии не откладывались, и главный судья, международный мастер, отдал победу противнику.

Хирург перестает изучать позицию на доске и внимательно слушает.

– Я три дня «крутил» это интересное окончание, и нашел этюдную ничью. Показал главному судье. Тот согласился со мной и присудил ничью. Но за эти три дня я проиграл три партии. Капитан команды попенял мне: «Лучше бы ты не маялся дурью, забыл тот злосчастный проигрыш и взял три очка в оставшихся партиях». Я резонно возразил: «Ничью то я «выгрыз» реально, а вот выиграл бы три партии или нет – вилами по воде писано».

Хирург предлагает ничью. Я снова сплю крепким сном.

Перед очередной партией мне выпадают белые, я долго раздумываю: сыграть агрессивно либо забраться в болото и квакать. «К чему разбойничать? Я, что, хочу выиграть?» Атаковать не рискую, лекарства действуют, да и хирург настроен миролюбиво.

– Но все-таки какие-нибудь победы вы одерживали? – допытывается он.

– Да, – гордо расправляю плечи я. – В сеансе одновременной игры.

– Вы давали сеанс одновременной игры? – изумляется хирург. – Где? В пионерском лагере?

– Нет. В городском шахматном клубе. Сеанс давал венгерский гроссмейстер Ласло Фазекаш. Стройный, вальяжный мужчина средних лет. Запомнилась золотая печатка на безымянном пальце. Он сразу вызвал у меня антипатию, и я решил его подразнить: то делал один за другим два-три хода, вынуждая венгра отвечать, то пропускал ход, показывая, что еще обдумываю ответ.

– И как реагировал гроссмейстер? – не унимается хирург.

– Абсолютно невозмутимо, – я разочарованно вздыхаю. – Он меня обманул. Несмотря на свои уловки с очередностью ходов, я готовил гроссмейстеру коварный удар. Позже я понял наивность своего плана: не мог игрок такого уровня не заметить ловушку.

Между тем, наша партия с хирургом копировала предыдущую, только поменялся цвет фигур. И снова ничья.

– Фазекаш на ход опередил меня. Казалось бы, разгром. Но, похоже, мы просчитались оба. Я сосредоточил все свои силы для атаки, откусывал, защищаясь, у гроссмейстера крупные куски в виде фигур и пешек, ослаблял его атаку. А он коварно крушил меня исподтишка. В итоге мы перешли в любопытное окончание: пешка и конь у меня, и конь у венгра. Но моя пешка стояла на крайней вертикали, а такие пехотинцы редко добираются до восьмой горизонтали. Все партии в сеансе уже завершились, гроссмейстер лишь один раз сделал ничью, победив остальных игроков. Наш столик окружили зеваки. Фазекаш ошибся: мой король оказался ближе к пешке, а мой конь блокировал коня венгра. – Я удовлетворенно улыбаюсь. – Гроссмейстер пожал мне руку, гордо вскинул голову и удалился.

– Похоже, вы хорошо играете окончания, но у меня не выиграли, – поддевает хирург.

– Но и не проиграл, – парирую я.

Операция проходит успешно. Разрезали, почистили, зашили.

Но. Уже после выписки я узнаю, что исследование образцов тканей обнаружило следы злокачественной опухоли.

Игра в эндшпиле…

2017, Брест

Владимир КУКУНЯ