***

Ветер за окнами раскачивает гнезда грачей,

уносит золото листьев, как скаредный казначей,

налетая порывами.

Трепещет нетопырём у прохожего зонт,

и туч табуны, устремляясь за горизонт,

клубятся гривами.

В такую погоду, говорю я себе, сиди в дому,

прихлебывай чай с лимоном, гляди во тьму

слепого ненастья,

где гуляют циклоны Гриша и Гервурд – два

сорвиголовы, и в небо летит листва

в поисках счастья…

***

Жизнь на краю –

безнадежно близкого лета,

из-за реки наплывающей молча грозы

в сизых лохмотьях туч и посверках света,

даль рассекающих лезвием острой косы.

Птицы затихли. Дрожит листва в лихорадке.

Рябь на воде. Поклоны бьют камыши.

Встать на краю, с ненастьем играя в прятки.

В небо вглядеться. О, жизнь моя, не спеши!

Дай надышаться свободой, свежестью ветра,

Сердце мое в ладони свои погрузи,

Чтоб согрелось оно, как птица в гнезде.

Нет ответа…

Туча так близко.

Дети бегут от грозы.

***

“Люби меня, как я тебя” –

Каракульки на давнем фото –

Направленные от кого-то

С волненьем трепетным, любя.

Был сладок тот вечерний бал

И лёгок танец с гимназистом.

О, Боже, как он танцевал,

Тая дыханье, в вальсе быстром!

За окнами луна плыла,

Цвели кудрявые сирени,

И жизнь распахнутой была,

И прятались в подъездах тени.

Где он, тот юный гимназист?

Полёг на поле галицийском

В краю холмистом и неблизком

Под осени свинцовый свист…

В его отплакавшем дому

В альбоме сохранилось фото:

“Люби меня…” Дай обниму

В просторе долгого полёта.

***

Одиночество – не беда,

Если есть во дворе лебеда

И пустырник щекочет ладонь,

Лишь его осторожно затронь.

Не гербарий, а голос живой,

Легкий, облачный, сторожевой,

Будто вольной душе напомин,

Что ты в мире совсем не один…

 

1914. Первая мировая вблизи Бреста

Под цветами белыми шрапнели

Прикорнули серые шинели.

Полдень августеющий высок.

Шмель гудящий целится в висок.

А в лесочке у струистой Лани

Спешенные сгрудились уланы.

Шутят и толкуют о своем,

Глядя в беспокойный окоем.

Там нудит в крестах аэроплан,

Бомбочкою целится в улан.

Кони воду пьют, мотая гривами

Меж склоненными к реке седыми ивами.

Желтый полдень разливает сны.

Сполох августовской тишины.

Время Николая Гумилева.

Цокот угасающего слова…

***

Я вышел в снегопад, шагами зиму меря.

Двор в белой кисее был как колонный зал.

В накидках пуховых озябшие деревья

Хранили тишину. И я себе сказал:

“Пускай идут снега, пускай хлопочет вьюга,

Пронизывая даль знобящим серебром.

Давай беречь тепло, давай любить друг друга

И светом согревать наш безнадежный дом…”

***

Семирамида! –  как прекрасна ты

В цветении садов твоих небесных,

Где ласточки струятся с высоты,

Где зов любви звенит в хвалебных песнях.

Но рухнет кров, и догорят мосты,

И сны былые растворятся в безднах.

Семирамида! – волосы твои,

Как водопад, струятся вдоль лопаток.

В твоих руках стекаются ручьи,

И голос твой пленителен и сладок.

Мне крикнуть тебе хочется: “Живи!” –

Но рушится времен миропорядок.

Семирамида! – с кем тебе сейчас

День завершать и возлегать на ложе?

Уже заката свет в садах угас

И страсти коготки бегут по коже,

И стон любви пронизывает нас,

Живущих ныне, до сердечной дрожи…

***

Из белой тишины рождаются слова,

Как снега мотыльки в просторе зимней ночи,

Летящие на свет неспящего окна,

И новый Гайдн легко к ним подбирает ноты.

Рождаются слова из молчаливой тьмы.

Страница на столе расчеркана стихами.

Приходит новый день трудящейся зимы,

И в небе облака беременны снегами…

***

Уже не слышно певчих птиц,

Свежо и ветрено,

И ели капли слез с ресниц

Роняют медленно.

Размыт дождями горизонт.

Тепла так хочется.

Возьми с собой крылатый зонт,

Друг одиночества.

Дорога, а за нею лес,

Тропинки, просеки.

И матушка глядит с небес

Глазами осени…

***

Пока из небесного храма

Глядит на меня моя мама,

Ее продолжается жизнь.

Летит от нее телеграмма:

“Ну как ты там, милый?

Держись…”

ПИРОСМАНИ

В апокалиптическом тумане,

Где поют Верийские сады,

Ходит-бродит грустный Пиросмани,

Ищет маргаритины следы.

Облетела старая чинара.

День погас в вечернем свете дня.

Замерла в ветвях воронья свара.

Маргарита, слышишиь ли меня?

И выходят из туманной зыби,

Позади оставив ночи тень,

Белый агнец, пламенные рыбы,

Алый буйвол, золотой олень.

Ничего ему уже не надо,

Только бы светила  в тишине

Эта виноградная ограда.

Маргарита, приходи ко мне…

***

Цоканье, звон соловьиный грузинской речи,

Говор лазури от Иоанна Предтечи,

Всполохи солнца в прозрачных кистях винограда,

Воздух Мтацминды, ступени гитарного лада…

Мы разучились любить, оступаясь в былое.

Как же нам жить, чтобы сбыться в грядущем слове?

Значит, Арго вновь построить, направясь в Колхиду,

Прочь отгоняя заботу, тоску и обиду.

Море шумит разгульным кинто в духане.

Слушает парус грозных ветров дыханье.

И начинается время гласных грузинской речи.

И зажигаются в храмах теплые свечи.

***

Эта вольная вязь винограда

У слиянья Арагви с Курой

Для меня дорогая отрада

Золотою осенней порой.

Неужели, твержу, неужели

Под приглядом застывших веков

Мне откроется Светицховели

В обрамленье седых облаков?

Лики, своды старинного нефа,

Многогласье вечерних псалмов,

Как звучание вечного неба

Над простором картлийских холмов.

Так светлы виноградные кисти,

И осенние дали добры,

И летят перелетные листья

В быстротечные воды Куры…

***

Всю ночь шумело и секло

Дождем и ветром,

И плакало окна стекло

Фонарным светом.

Шатались липы под окном,

Летали листья,

И тьма ходила ходуном,

Стремясь продлиться.

Вздымались крыши, этажи,

Антенн скрещенья

По зову облачной души,

По слову пенья.

Как трубы Баха, дождь шумел

Органным эхом,

Секущими струями стрел

Над новым веком.

А в нем пылало и цвело

Во тьме ненастья

То, что сияло и вело

К прибрежью счастья…

***

Спутница осени – светлая грусть

Золота пряди вплетает в березы

И, отрешаясь от сумрачной прозы,

Строки Псалтири твердит наизусть.

Полон мерцанием лиственный свод.

Весь палисад облегла облепиха.

В старом дому по-осеннему тихо,

Будто никто уже здесь не живет.

Небо струится последним теплом.

На зиму убраны дачные грядки.

Тянутся птицы на юг без оглядки.

Время рубежное, дней перелом.

Серый ангорец на груде листвы,

Грея бока, возлежит, как вельможа.

Свиток пространства, прибытки итожа,

Льется рекою седой синевы…

ДВОЕ

Она ему говорит: — Не забудь кашне.

Ветер сегодня на улице, горло застудишь.

Ну, ступай, голубчик, темнеет в окне.

Да не хлопай дверью! – внука разбудишь.

А! – забыла – в аптеку еще зайди.

Купи себе валидола, а мне ношпы.

И под ноги, милый, внимательнее гляди.

Вон как время бежит к ночи…

А потом она молча всматривается вослед,

Как он кульгает с палочкой по брусчатке.

Во дворе мерцает кленов багряный свет,

Тени ветвей на тротуаре шатки.

Сама себе тихо шепчет: “Помоги тебе Бог” —

Старенькая Джульетта в домашнем халате.

Улетает в небо ее осторожный вздох.

Журавлиный клин плывет по небесной глади.

Возвращается в комнату, трудно дыша. Альбом

Достает с полки шкафа, перебирает страницы.

“Ты помнишь, Ромео? — я здесь была в голубом,

А в небе мелькали ласточки да синицы.

Потом – война и репродуктора зев,

Голосом Молотова возвестивший разлуку.

С мамой прощался, на табурет присев.

Со мной расставался, поцеловав мне руку.

Служил в саперной роте, строил мосты,

Через Ниссу, Зее и Одер тянул переправы.

А я вот радисткой была, разменяв мечты

На орден солдатской Славы…”

На краю кровати Джульетта сидит одна.

За окном смеркается. Тянется ожиданье.

Ходиками на комоде тикает тишина.

Скоро ли ты, Ромео, вернешься с заданья?..

***

Продолжением лета сентябрь разливает жару.

Над рекой парусами склонилась деревьев эскадра.

Верный друг спаниель нарезает круги по двору,

И каштан поржавевший готовится выщелкнуть ядра.

Галки спорят с грачами, чего-то там не поделив.

У спешащих прохожих светлы и задумчивы лица.

И звенит в наших душах знакомый сентябрьский мотив,

И, как старые письма, летят пожелтевшие листья…

Виа Маргутта

«Пронто?..» — ночная мембрана мурлычет сонно

в доме, чьи окна глядят на виа Маргутта.

Дождь пробежал, шурша, по шерстке газона,

по виноградным листьям, ограду одевшим густо,

по тротуару в бликах немого неона.

Ночь безответна. Некому грусть поведать

в бледном мерцании бра неприбранной спальни.

В окнах колеблются тени тисовых веток.

«Пронто?..» – в мембране отзвук прибоя дальний

смешивается с гудком корабля напоследок.

Кто это, Анна, играет впотьмах с тобою?

Сетки морщинок у века в зеркале чётки

рядом с височной жилкою голубою.

Годы спешат, будто военные сводки,

подгоняемые атакующею трубою.

В Рим все дороги выстелены босыми камнями,

но даже в грядущих днях грозового фронта

можно расслышать озябший голос Маньяни

в шорохе капель по винограду: «Пронто?..»,

ожидающий отзыва в дальней мембране…

***

Сродниться всей завязью чувств –

Великое жизни искусство.

Я снова и снова учусь

Испытывать страннее чувство,

В котором – цветение лип

И щебет зарянки спросонок,

И жабок предутренний всхлип,

И окна, где гулит ребенок,

Проснувшийся раньше меня

В начале прекрасного дня…

***

Ни слова о соловьях! – пускай говорят они.

Что толку в наших словах в эти бескрайние дни?

Пускай соловьиный хор наполнит окрестный мир

Со щелканьем вперебор октавой пасхальных стихир.

Каштаны для них зажгли высокие свечи свои,

В проснувшейся глуби земли ищут пути ручьи.

Послушай – и сбереги за пазухою души

Струение вод реки, шуршащие камыши.

Да будет благословен каждый весенний миг

В напряге древесных вен, в сплетеньях ветвей немых,

В объятьях крылатых рук – о, как звенят соловьи! –

Сплетающих теплый круг гнездующейся любви…

***

Какой расскажет златоуст

О том, как на разбеге лета

Жасмина белопенный куст

Клубится в млечной мгле рассвета?

Он после дождика в четверг

Напряг набухшие бутоны

И вспыхнул вдруг, как фейерверк,

Блюдя июньские каноны.

И утро им освещено,

Кипеньем лепестков согретым,

И каждое во мгле окно

Жасминовым мерцает светом.

***

Ветви прянули в рост. Небо рощу читает с листа

В узах теплых объятий.

Воскресенье природы сродни воскресенью Христа.

Не рыдай Мене, Мати.

Серебро соловьев пронизало прибрежный простор

В легкой облачной пряже,

Где рябинник с шиповником меряются на спор –

Кто пышнее и краше.

А река отраженья колышет и дальше несет

В перелетные дали

Воскресения миг бесконечным струением вод,

Радости и печали…

ДЕТСКОЕ УТРО

Во дворе – трава.

На траве – дрова.

Куры да петух

В глубине двора.

Мама топит печь,

Треск и пламя дров,

Пробует запеть,

Да не помнит слов.

В окна льется тишь

С яблонных ветвей.

Ты о чем мурчишь,

Серый котофей?

Во дворе – трава.

На траве – дрова.

Эка благодать

В глубине двора…

***

А что увидите вы

В доме ночном своем?

Еще бредут волхвы

В ночь перед Рождеством.

Молча несут дары,

Зная во тьме свой путь,

В искрах звездной игры

Помня исхода суть.

А там, у беднейшей из Дев,

Агнцами пахнет закут,

И ангелы, крылья воздев,

Лёгкий покой берегут.

И пуповина эпох

Разрезана не спеша.

Светел Его вздох.

Прекрасна Его душа…

***

Снег за окнами легче лебяжьего пуха.

Шторы молча раздвинув, смотри,

Как ночное пространство, лишенное слуха,

Прячет в снежном дыму фонари.

Мандаринами в комнате пахнет и хвоей.

Серпантином шуршит тишина.

Не грусти, дорогая. Я рядом – с тобою

У окна – в ожидании сна…

***

В толпах авто, артериях улиц

Странствуют наши сердца.

Свиделись, встретились, оглянулись –

И снова в путь без конца.

Молвили кратко, дышали сладко,

Пытались миг удержать.

А боль настигала души  украдкой

И время тянулось вспять.

Вместе ли, розно… Еще не поздно

Слово сказать судьбе?

Тихие ангелы смотрят звёздно

В души – мне и тебе…

 

 

ОДИССЕЙ – ПЕНЕЛОПЕ

Еще мой голос не ослаб

в пучинах моря,

плыви, испытанный корабль,

с волнами споря.

Далеких островов костры

проходят мимо

в сетях божественной игры

неуследимо.

Пускай судьба который год

свой жребий мечет,

ведя неутомимый счет

на чёт и нечет.

Но пряжу дней не обрывай

в слепой надежде.

Не остывай, не забывай,

что было прежде…

***

Я люблю этот город до спазма в горле,

С лебединой далью заречной поймы.

Он в оковах камня, в гранитной воле

Говорит грядущему: «Виждь – и помни».

У него июльские клены и липы

Проникают корнями в века былые,

Где горячих коней запалённые хрипы

Угасают в снах прибужской полыни.

Он поныне – зовом погони полон,

Чутко вслушиваясь в грядущий полдень

Сквозь полет авто и валькирий гомон

С ожиданьем ответа: «Видим и помним…».

***

Любить – воробьиной вербой

у межевой полосы,

как любит реку небо

в утренние часы,

когда в ночнушке тумана

выходит она из сна,

солнышком осиянна,

радостью озарена…

***

Если падать – то падать в объятья.

За окном – белых мух кутерьма.

Там свои подвенечные платья

шьет на скорую руку зима.

Обогреем дыханьем ладони.

Пусть над крышами кружится снег,

под мелодию Альбинони

занося наш бессонный ночлег.

ВЕЧЕР

Брестских фонарей тишина,

Будто легкий мах мотыльков.

За зимой приходит весна,

За весной приходит любовь.

Взгляду отзывается взгляд.

Что же ты, фонарщик, молчишь?

Время не воротишь назад

В шелесте колес и афиш.

Пусть душа с душой говорит

И над городской тишиной

Брестский ангел в небе парит,

Крылья расплескав за спиной.

***

Вышедший свежий выпуск «БК»

веет цветною краской,

запахом трубочного табака

с легкой вишневой окраской,

памятью всех минувших лет

с их ароматом и светом,

горечью наших бед и побед,

а также – весною и летом,

которые, будто теплый бальзам,

обогревают души…

А то, что совсем не нужно нам,

пусть остается снаружи…