5 марта – день смерти Сталина. Решил помянуть его стихами, написанными в разные годы. Молох сталинских репрессий не миновал и нашей семьи. В 1937 году был расстрелян брат моего деда по маме Михаил Тимофеевич Рюгин, упокоившийся на Левашовском кладбище в Питере.

МАРТ 1953

Рассказ лагерника

Сосной Семеныча накрыло.

Не уберегся, чёртов дед.

Копали молча мы могилу

И молча хавали обед.

Потом шматьё его делили —

Бушлат, ушанку, сапоги.

Ему не надобно в могиле,

А нам сгодится для тайги.

Начальник, громыхая матом,

Из списка вычеркнул его

И строй обвел свинцовым взглядом:

Вопросы, дескать, у кого?

Вопросов не было. В бараки

Пошли усталые зэка,

И караульные собаки

Рвались, рыдая, с поводка.

Шел месяц март, еще морозный,

Но знать не знали мы о том,

Что над страной кроваво-звездной

Уже шарахнул первый гром.

А что кому той ночью снилось,

Что мучило — поди пойми.

Со сквозняком вползала сырость

В щель под горбатыми дверьми.

Храпели рядом бывший взводный,

Семейка наглых блатняков

И чмырь какой-то беспородный

Из устьилимских мужиков.

Снег с теплым привкусом металла

Шел обещанием дождя.

Жаль, что Семеныча не стало.

Уж он бы

помянул

вождя…

ЛИЗАВЕТИН ЧЕРДАК

Старым хламом заполнен чердак

У старухи-вдовы Лизаветы.

Там таращатся сквозь полумрак

Отошедшего века приметы.

Патефон с разоренным нутром

О далекой грустит вечеринке,

И ликующий маршевый гром

Просыпается в хриплой пластинке.

А направо — ржавеет кровать

С набалдашниками в виде шишек,

Сладко было на ней почивать,

Заводить с лейтенантом детишек.

Мятый примус, без дна решето,

Лампа тусклая в пятнах нагара,

Рединготовое пальто,

Чесучовая рваная пара.

Что там далее? В пыльном кутке

К полусгнившим стропилам приставлен

С указующей трубкой в руке

В желтой раме ореховой — Сталин.

И внушает нам жалость и страх

Обещанием судного срока

С паутиною в пыльных углах

Лизаветина эта надстройка.

СНЫ

В обмороке тишины

В получасе до рассвета

Я досматриваю сны

Убиенного поэта.

Меж обрывков голосов

О терцинах и погоде

Слышно звяканье часов

На облупленном комоде.

Предвечерние дела.

Шелест города снаружи.

«А Марина родила…»

«Славный кофе у Надюши…»

Закисающим вином

По бульварам бродит осень.

Сумеречно за окном.

Обещался Миша в восемь.

Стук. В прихожей хохоток.

Лук и лапки сельдерея.

Мелодический глоток

Оперенного хорея…

ВОСПАМЯТУЕМ

Воспамятуем об отцах,

Изведавших и стыд, и страх,

И лямки жесткие эпохи.

В колымских каменных снегах

Витают их скупые вздохи.

Воспамятуем о судьбе,

Доставшейся им, о трубе

Ветров над гулкою страною.

Шаг влево-вправо по тропе —

И выстрел грохнет за спиною.

Воспамятуем о былом,

В котором под стальным крылом

Иное вызревает семя.

Грохочет в реках ледолом.

Дымится время…

СТАРЫЙ ПИЛАТ

Пилата местного масштаба

Замучила грудная жаба.

Он просыпается впотьмах

В своей пижаме полосатой

И дышит тяжело, с надсадой,

Соображая: дело — швах.

Наощупь он лекарство ищет

На столике. А ветер свищет

За подмороженным стеклом.

И рядом теплая супруга,

Не слыша, как хлопочет вьюга,

Спит праведным и ровным сном.

Такие вот дела, однако.

Не будет знаменья и знака,

Что, дескать, завтра… будь здоров…

Оно ударит напрямую

Под дых — и ты во тьму немую

Провалишься без дураков.

А может — умникам переча,

В той стороне случится встреча

Со всеми, кто уже ушел?

В кого твой палец упирался,

Кто во всех тяжких сознавался,

Затылком чуя черный ствол?

И тот — замученный генетик,

С разбитой мордою, из этих,

Не наших, стало быть, кровей…

И дочка бывшего наркома,

Что с Берией была знакома, —

Бог знает, что случилось с ней…

Ах, разгулялась у Пилата

Простуда, астма ли, простата,

И некому ему помочь.

В окно стучится ветер гулкий.

Снег заметает переулки.

Ночь…

ХХ век

Век расхристанный двадцатый,

На путях кривых распятый,

Продолжает разговор,

С воронёною надсадой

Возглашая: «Невермор!..»

В нем смешались годы, люди,

Громы маршевых прелюдий,

Кумачовая заря,

Бой курантов, книги судей,

Пересылки, лагеря.

Где ты странствуешь поныне,

По какой бредешь пустыне,

Трехлинейный командарм?

В сонном шелесте полыни

Слышишь ли: «И Аз воздам…»?

Эти крапины каракуль

Ворон когтем нацарапал

В приговорах – и погнал

Эшелоны за Сарапул,

К лежбищам охотских скал.

Призовет ли павших: «Встаньте!» –

Некий новый команданте

Или трубный горний глас?..

Вечными кругами Данте

Будущее входит в нас.

Ведь и там – за чередою

Дней, за смутною грядою

Лет – продолжит разговор

С неизбывной маятою

Хищный ворон, черный вор…

В качестве иллюстрации использована картина Петра Белова «Одуванчики»