«Актер — это не профессия, это диагноз». Такой шуточный афоризм живет среди актерской братии. Рыбаки отвечают категорично: «День, проведенный на рыбалке, не идет в счет жизни». Эти два изречения давно и навсегда поселились во мне и прекрасно соседствуют в моей душе.

Вступление

Едва я научился ходить самостоятельно, как отец взял меня на руки и торжественно произнес: «Пора. Пойдем, Сергунчик, со мной. Я покажу тебе дорогу в волшебный и чудесный мир. Мир рыбалки».

И вот уже более полувека я с удочкой и аквалангом шагаю по этой бесконечной дороге. Потому что мир рыбалки не имеет ни конца, ни края.

А в далеком начале пути, когда мне исполнилось три с половиной года, приехав на папиных плечах с рыбалки (мы жили почти на берегу реки Полота), я поставил детское ведерко с пескарем возле бабушки и произнес легендарную фразу: «На, баба, ибу ваи ху!», что в переводе означало: «На, баба, рыбу, вари уху!».

В пять лет, огласив окрестности реки восторженным воплем: «Я поймал ее!!!» — заставил ловивших рядом ребят побросать удочки и поспешить ко мне. «Кого ты поймал, сынок?» — спросил подбежавший отец. «Ну, эту, как ее? А, липучку!». И, медленно разжав ладошки, я всем показал свою драгоценность. На ладони, поблескивая серебряной чешуей на солнце, лежала уклейка! Пойманная самостоятельно впервые в жизни рыбка! А потом, спрятавшись в кустах, я горько плакал от страшной обиды. Как же так? Вместо того, чтобы разделить со мной эту огромную радость, все вокруг хохотали и, тыкая на меня пальцами, обзывали липучкой!

В детстве время тянулось медленно и величаво, как полноводная река. За день происходило столько событий, сколько сейчас не происходит у некоторых людей за месяц. Накапливался рыболовный опыт, в садке побывала не одна сотня килограммов рыбы, но количество анекдотов обо мне маленьком никак не уменьшалось. Отец выдавал их перед собравшимися на мой день рождения одноклассниками с особым удовольствием:

«Посадил я Сергуню на травку, поставил рядом ведерко с рыбой, мол, знакомься, а сам отошел за куст и забросил удочку. Через некоторое время вернулся, уж больно подозрительной показалась мне тишина, и вижу — мой сын что-то жует, а бутерброды у меня в рюкзаке. — Сынуля, что ты ешь? —Мяша (мясо), — отвечает он мне с набитым ртом. — А где же ты его взял? — Шамя пипигало (само припрыгало)». От дикого, восторженного хохота моих друзей коты во дворе пулей взлетели на дерево…

Падали в прошлое годы, оторванные календарными листками, и вот наступил 1969 год. Год, в котором я впервые ушел на глубину. В космический подводный мир. Мир, в котором я увидел сказочную жизнь, созданную Природой, и ужасные следы, оставленные там Человеком. Лежа спиной на дне и держась за растения, я наблюдал за поверхностью воды, в которую туча вонзала струи дождя. Более прекрасной, более фантастической картины не существует. Описать это невозможно. Это можно только видеть. На реке Ушача я нырнул в омут за крупной рыбой, а обнаружил пятерых щенков, привязанных веревкой за горло, конец которой заканчивался двумя кирпичами. И эту ужасную гирлянду медленно шевелило течение.

За десятилетия со мной произошли тысячи событий. Моя память хранит множество ужасных и прекрасных историй, одна из которых началась два года назад. Не могу не рассказать ее вам. Итак…

Орел!

Однажды в студеную зимнюю пору отправились мы с товарищем на озеро Суя за щукой. Нам предстояло наловить живца и расставить жерлицы. Снасть предельно простая и надежная. На кусок резины наматывается капроновый тонкий шнур. Одни конец продевается сквозь резину и заканчивается петлей. В петлю вставляется палочка, которая  кладется поперек лунки. Второй конец сматывается на необходимую глубину и крепится в разрезе резинки. Заканчивается он вольфрамовым поводком с крючком и живцом. Щука хватает, если захочет, живца, заглатывает его, вырывает из прорези шнур, разматывает его и гуляет на привязи, дожидаясь вашего прихода. Такие жерлицы ставятся на ночь и присыпаются снегом в надежде, что после вашего отъезда их не сопрут местные аборигены.

Я родился и вырос здесь. Обловил и обнырял каждый водоем. В большинстве озер я знаю рельеф дна. Но невозможно оставаться равнодушным к красоте нашей белорусской природы. Режущая глаз белизна снежного покрова на льду, желтая полоска сухого тростника на берегу, яркая зелень елок и сосен вокруг озера. И все это накрыто нежно-голубым куполом неба с ослепительным желто-белым пятном солнца! Зимняя радуга! Этот пейзаж живет под музыку хрустящего и шуршащего под ногами снега! Нет, к красоте привыкнуть невозможно.

Просверлив на некотором расстоянии друг от друга по несколько лунок, мы прикормили их и в ожидании мелкой плотвы стали готовить снасти. Причем я кормил панировочными сухарями со жмыхом, а товарищ сухой манной крупой. Оставив пакеты с прикормкой на льду, мы перешучивались над прибывающими рыбаками: те, кто приехал на далекий противоположный берег, шли ловить на этот, а прибывшие сюда отправлялись в прекрасное далеко на тот.

Вдруг с высоченной корабельно-мачтовой сосны отделилась черная точка и стала стремительно приближаться к нам. «Смотри!» — ткнул я друга в плечо. Зрелище было завораживающим и немножко жутковатым. Представьте: по идеальной прямой, прямо вам в лоб мчится летательный аппарат. «Орел!» — четко определил Шурик, попятился назад, споткнулся о лежащий бур и сел в снег. «Какой нахрен орел?!» — успел ответить я и, загипнотизированный, окаменел. Из транса меня вывел визг тормозов. Широко расставив крылья, птица замедлила полет. А может, это взвизгнул Шурик? Вонзив мощные когти в податливый целлофан с манкой, этот летающий ворюга продолжил свой полет. Словно по отведенной лекалом дуге, он завершил свою вылазку под той же сосной. Как огромный черный град, сверху попадали его собратья. Это была стая лесных черных воронов.

«Трах-тебедах-тебедох!!!» Это пришел в себя мой друг. Выхватив, как саблю из ножен, бинокль из футляра, навел его на сосну. В мгновение ока вороны расправились с манкой. От пакета остались только клочья, которые слабый ветерок развесил на ближайших кустах. Помахивая неровными краями, они будто бы передавали нам привет.

«Вот же, бля, как бывает! — глубокомысленно произнес Шура. — Не, ну ты видел эту наглость?!» — «Ладно, давай ловить. Время идет», — попробовал я урезонить его. Но пока мы сидели над лунками в трех метрах друг от друга, еще долго мне слышалось его бляканьке и еканье…

Мне уже приходилось встречаться с этими лесными красавцами. В июле, заготавливая дубовые веники для бани, я забрел далеко в лес. Вдруг над головой, как палкой по стиральной доске, протрещало: «Кррра-каррр!». «Стой! Кто идет?».  От неожиданности я вздрогнул. Оказалось, это были часовые. У всей стаи был послеобеденный сон. Рассерженно хлопая огромными крыльями, испражняясь на лету (надо понимать, это предназначалось мне), эти белорусские альбатросы покинули свое убежище. Это была моя первая встреча с воронами.

Братство «живца»

На рыбалке, когда клюет, кто-то невидимый переводит твои часы обязательно вперед. Выбросив из пластиковой канны для живцов корочку льда, прикинув количество плотвиц, я решил, что на первую партию жерлиц хватит. Включая деда Тимофея, у которого я всегда останавливался на ночлег, нам можно было выставить 30 жерлиц. Но кто же их будет считать? Какой рыбнадзор обнаружит лежащую поперек лунки палочку, присыпанную снегом? И кто докажет, что она твоя? И именно запрещенная одиннадцатая или двенадцатая? Или двадцать пятая? Смех, да и только.

Оставив Шурика на растерзание плотве, я ушел ставить жерлицы. Народ прибывал. Машин на берегу становилось все больше. Каждый стремился отщипнуть свой лакомый кусочек от даров природы. Тщательно присыпав каждую лунку снегом, чтобы не замерзла, я остановился отдохнуть. Просверлить двадцать лунок во льду толщиной около полуметра — это вам не кошка плюнула. Расчехлив бинокль, стал рассматривать особенно большую группу рыбаков. Клев утих, на часах полдень. Самое время перекусить и обменяться впечатлениями.

Разделившись на маленькие, по три-четыре человека, компании, народ развязывал рюкзаки и открывал ящики. На свет появлялась нехитрая закуска, что Бог послал, и обязательно «для сугреву». Это было настоящее мужское братство, объединенное магическим словом — Рыбалка. Пропустив по паре-тройке стопариков, закусив сальцом с чесночком и сладко закурив, начинали обмен рыбацкими байками. Чего только тут не услышишь! Жюль Верн со своей гигантской рыбиной, атакующей «Наутилус» капитана Немо, казался детским лепетом на лужайке.

Я рассмеялся, вспомнив один случай, когда у меня от смеха свело челюсть и пришлось оказывать медицинскую помощь. А дело было так…

Валеркин сом

Поехали мы с Валерой Воробьевым на подводную охоту. Нырнули без гидрокостюмов проверить видимость под водой и разведать обстановку. Все оказалось удовлетворительным. Стрельнув на уху, вылезли, отбиваясь от насекомых, быстро оделись, поставили палатку, и я стал собираться в деревню за картошкой и зеленью. За Валерой оставался сбор дров на ночь.

Это были те славные доперестроечные времена, когда добрейшие в мире белорусские бабульки считали своим долгом угостить городских туристов. Деньги отказывались брать категорически. Уезжая через деревню с водоема, мы обязательно благодарили их свежей рыбкой. Выражаясь нынешним языком, некая бартерная сделка.

Пока готовилась уха, весть о приезде городских облетела деревеньку. Расстелив плащ-палатку, мы только приготовились приступить к пиршеству, как увидели катящих к нам с горки велосипедистов. Убедившись в миролюбии незваных гостей, я достал из речки охлажденную бутылку водки и предложил под ушицу по сто грамм за знакомство, что и было исполнено с обоюдным удовольствием. С удивлением и некоторым благоговением парни осматривали нашу подводную амуницию и ружья.

Пошептавшись с остальными, один сел на велосипед и направился к деревне. Мы с Валерой переглянулись. А если за ружьем? Или подмогой? Уж больно им понравились наши гидрокостюмы. Минут через двадцать мы облегченно вздохнули: парнишка привез трехлитровую банку самогонки. О, безграничное белорусское гостеприимство! А ведь завтра нырять…

Причастившись ко всему, почувствовав алкогольно-пищевой удар, мы дружно закурили, и Валера начал «травить».

«Набил я как-то полный кукан рыбы, вылезаю из воды, вдруг вижу: бежит ко мне женщина вся в слезах. «Помогите, — кричит, — товарищ водолаз!». — «Что случилось?» — спрашиваю. «Я бросила в речку палочку, скомандовала «апорт», и моя маленькая Джуля поплыла за ней. Вдруг забурлила вода, кто-то громко чавкнул — и она исчезла…» — вновь зарыдала женщина.

«Точно — сом!» — мелькнула мысль. Мне и раньше говорили, что в этом омуте исчезают утята. Зарядив в воде ружье, я сделал гипервентиляцию и нырнул…».

Валерину небылицу я уже слышал, поэтому с большим интересом наблюдал за деревенскими. Алкоголь, приплюсованный к никотину и умноженный на таинственное и незнакомое слово «гипервентиляция», дал потрясающий эффект. Парни словно застыли в гипнотическом сне. Их рты полуоткрылись, дыхание замедлилось, а у младшего из уголка губ стекала слюна.

«С третьего нырка я его нашел, — продолжал Валера. — В сумерках, на самом дне омута, лежало бревно. В бок таких стрелять нельзя – потащат, как моторная лодка. Пневматическое ружье недостаточно накачано для такого экземпляра. Что ж делать? «Не ссы, — посоветовал внутренний голос. — Бей в башку». Так я и сделал. Стрела с одинарным гарпуном пробила голову сома насквозь. Схватив вышедшую стрелу снизу левой рукой, я бросил ружье, а правой взялся сверху за другой конец и устремился наверх. Ружье тянулось следом на шнуре. Пульс стучался в ушах. И, наконец, выплюнув воду из трубки, я сделал спасительный вдох. Оглушенный сом еще не пришел в себя. Воспользовавшись этим, я перевернулся на спину и, сильно работая ластами, катером выбросился на пологий берег. Видя меня в обнимку с речным чудовищем, неподвижно лежащим на песке, женщина завизжала. Я отдышался, но, придавленный, будто асфальтовым катком, этим монстром, самостоятельно подняться не мог. Счастье, что ее визг услышали муж и сын. Они-то и вытащили мой улов, а потом и меня на берег. Не мешкая ни секунды, я выхватил из ножен подводный нож и аккуратно вспорол сому брюхо. Вместе с кишками на траву вывалился чудовищно раздутый желудок, его пленка  лопнула от прикосновения острого лезвия, и оттуда показались наполовину переваренные тушки утят…»

Валера замолчал, выбросил в костер погасшую сигарету и стал прикуривать новую. Повисла напряженная пауза. «А что с собачкой?» — первым не выдержал младшенький из гостей.

«А что ж с собачкой? — задумчиво переспросил Валера. — Глотнула  воздуха, оклемалась и, вся в слизи, бросилась к хозяйке. Причем, я не понял, кто громче визжал», — поставил эффектную точку Валера.

Мы замерли, ожидая реакции гостей. Было слышно, как поскрипывают жернова в их головах, перемалывая услышанное. «Ну, ты, бля, дал!» — наконец выдал старшой. И медленно, как заводящийся двигатель, стал заходиться оглушительным смехом, приговаривая сквозь всхлипы: «Собачка, бля! В животе, бля! Ожила, сука! Ну, ты, бля, выдал! Ой, не можу!»

Пять человек катались по траве, дрыгая ногами и хватая ртом воздух, распугивали истеричным хохотом ничего не понимающих птичек и зверушек.

«Тигриная» история

Отсмеявшись, налили по новой. «Ну, вы, блин, даете!» — подражая известному киноартисту, встрял в разговор средненький гость. «Ну, за сома!» — поддержал его Валера и вбросил в себя стопарик. Все последовали его примеру. Закусили.

«А в прошлом году, я  как раз из армии пришел, в разливе немецкий «тигр» нашли, — начал старшой. — Да паразиты из Минска тута лазали, тока не так как вы, по честняку, рыбу били, а с баллонами. Ну, за «тигра» мы им это простили. Председатель позвонил в город воякам, те нагнали тягачей, в общем, вытащили эту «тигру» на берег. Цельный день валтузились. К вечеру осилили. «На сегодня все! — скомандовал майор. — Завтра пригоним кран, платформу и увезем в Полоцк на вскрытие». Ага, щас! — вся деревня, покидав работу, ждала момента, а тут завтра в город!

«А вот на тебе! — дед Прохор взял командование на себя. — Ты, майор, не мешай пока и е..лдосам своим скажи, чтоб отошли. Мы зараз!».

В шесть секунд мужики из кузни приволокли «кувалду». Люк был не задраен, а просто «джарджавел». Видать, кали правалилися под лед, хотели выплыть, да захлынулися у ледяной ваде. С кувалдай да ламами люк адчынили. Кузнец Иван сунул туды башку, ды як заарэць: «Прохар, тваю маць, тама хтосци шаволицца!»…»

В предвкушении неожиданной развязки я издал булькающий звук и закусил губу. Валера, чтобы не заржать, обхватил лицо руками и медленно раскачивался, как будто у него одновременно заболели все зубы.

«Народ отхлынул от танка, — продолжал второй. — «Микола, ташши ружжо!!!» — проорал дед Прохор и зачем-то достал из кармана перочинный нож. Тут на башню узлез один из минских. Ён уключыў фонарик на падводным ружье и, зарядив сваю «плевматику» стрелой, скрылся в отверстии в люке.

«Развернуть тягачи! Включить прожектора!» — пришел в себя майор. И стал лупцевать командами своих е..лдосов. Наконец, из ярко освещенной башни с полустертым крестом показалась голова минчанина. Вочы у яго были выпучаны, як у пераеханай тялегай жабы. «Сом!» — коратка выдахнуў ён и снова исчез. Все кинулися на дапамогу. Минут через сорок, едва пролезший праз люк, апутаный вяровками и прыбиты к земле лопатами, на траве вытянуўся ва ўсю сваю пятимятровую длину сом. Прычем, изнутры ён свяциўся нейким таямничым святлом. А вакруг миргали фарами матацыклы и мапеды прыехаўших з саседних вёсак жыхароў. «Беларусы» падвазили у прыцепах усё новых и новых людзей, талпа калыхалася, як жывое мора», —окончательно вошел в раж старшой.

«Стоп! — заорал я, предотвращая появление у танка инопланетян, прилетевших поглазеть на диковинную рыбу. — Как такой громила смог залезть в башню?».

«Дык ен быў яшчэ маленьким и залез праз пушку», — парировал старшой. Предчувствуя ответ, я все-таки решил подыграть. «А что же он ел столько лет? Снаряды?» — спросил я. Уже все откровенно хохотали. «Так самы ж падалью питаюцца.  Вось ён гэтую падаль фашисцкую и жрал», — заученно выдал старшой и вызвал новую вспышку уже гомерического смеха.

Чуть успокоившись, но еще всхлипывая и всхрюкивая, Валера задал последний, едва не оказавшийся воистину последним для нас вопрос: «А что ж там у сома светилось? Яйца?».

Перестав волноваться, перейдя на чисто русский, старшой гордо выпрямился и отрепетированно выдал: «Заводы Круппа и Цейса производили отличную продукцию, промышленность покоренной Европы работала на фашистов, в животе у сома, несмотря на прошедшие десятилетия, продолжал гореть китайский фонарик!». Это был контрольный выстрел в голову. Августовские звезды, то и дело чиркавшие по небу, обрушились на меня сплошным потоком. Вот тут-то моя челюсть и перешла на автономное существование. С трудом встав на четвереньки, я пополз к воде. Уже погружая голову в отражение звезд, услышал пронзительный, перебиваемый икотой, вопрос младшенького: «А причем тут Европа и Китай?». Раздался звук подзатыльника и голос старшого: «Слышь, грамотный, быстро на роллер и ко мне! Там в заначке возьмешь пизурок. Вишь, гостям плохо!».

Через некоторое время окончательно придя в себя и дождавшись приезда малого с новым «пизурком», Валера, поднимая очередной тост, миролюбиво произнес: «Слышь, Иван, я со своего сома пару метров сброшу, но ты фонарик-то загаси!».

Много лет спустя я прочел рассказ Ивана как отдельный анекдот в газете, правда, в несколько другой интерпретации, ну да ладно. Главное, что народный фольклор жив!

Эх, Ваня!..

Но вернемся к нашему повествованию.

Выставив пару десятков жерлиц, я вернулся назад. За это время на берегу уже негде было встать. Но в самом центре, на возвышенности, привлекали к себе внимание два огромных черных «лендкрузера». Солнце отражалось от их никелированных частей, вспыхивали блики, и создавалось впечатление, что они перемигиваются между собой. А на льду, буквально в десяти метрах от нас, расположились их обитатели. Парней можно было распознать по цветасто-броской фирменной одежде. Поставив на льду столик, они отмечали прибытие. Нарезать, открыть, откупорить, разлить — в общем, следить за столом, «шестерить» приходилось местной достопримечательности Ване. Его даже Иваном никогда не называли, а так — Ваня и все. Под два метра ростом, этот вагон неорганизованной физической силы с крышей из останков мозгов был ярчайшей иллюстрацией русского гренадера. К сожалению, только внешне. Ему бы возле Мавзолея, в почетном карауле стоять, а он стоял на разливе. В силу умственной неполноценности его даже в стройбат не взяли. Вот и служил, а точнее, прислуживал Ваня заезжим на отдых «новым белорусам». Они одели его в белые валенки невероятного размера, белый военный полушубок и военную шапку со звездой.

Нажравшись водки, перед отъездом они обязательно фотографировались.  В  центре, глыбой,  всегда находился Ваня. Отметив приезд десятком бутылок водки, закурив, компания дружно отправилась ставить  флажковые  жерлицы.  Живцов  они  привезли из  магазина.  Ваня сверлил лунки, поэтому хоть и предстояло поставить сто штук, дело у них спорилось.

Но и вороны не дремали. Выждав, когда команда удалилась метров на 50-70, черные бестии совершили налет. Стол ломился от закуски, столь необдуманно оставленной без присмотра. Несколько начатых бутылок водки гордо возвышались над холмами из мяса, ветчины, колбасы, сала и черт знает чего еще. Атаковали около десяти птиц. Из-за своих внушительных размеров на столе все не вмещались, они расположились в два этажа. Под ударами мощных крыльев бутылки сразу полетели в снег.

Ай-яй-яй, Ваня, как ты мог не закрутить пробки? Мы стояли в нескольких метрах, а птицы словно знали, что это не наше и мы не причиним им вреда. Под веселое бульканье вытекающей водки продолжался этот воинственно-воровской пир. Шурик хохотал. Я оглушительно свистнул. Птицы подпрыгнули, но не улетели, зато обернулись горе-рыбаки. От них немедленно отделилась фигура и понеслась по направлению к нам. Мне показалось, что подо мной ритмично прогибается лед. Это трактором, танком, паровозом несся Ваня.

Наконец, схватив по последнему куску в клювы, птицы тяжело взлетели и направились к лесу. «Ах вы крокодилы змейския! В Дарданэлу вашу мать и деда-водолаза!» — грозил им вслед кулаком Ваня. «Але ничога, пачакайте, я вам, б..ди, зраблю Варпугову ноч!». Это было круто. Такого от Вани мне слышать не приходилось. «А вы што, быки тралевачныя, ржете?! — свирепствовал Ваня. — Гэных лятаючых акул шугануть не магли?!»

Это уже было прямое нападение на нас. Я открыл рот, но меня опередил Шурик. «Слышь, ты, козлодой дефективный, я тебе кто — пастух? Это твои коровы, ты их и паси!» — красноречивым жестом указал он в сторону джипов.

«Гэта я пастух?! — глаза Вани налились кровью. Его явно клинило. — А ты, палкоўник, ня мог стрэльнуць?». Это уже было в мой адрес. Так как летом я всегда приезжал в камуфляже, Ваня считал меня полковником. Не дожидаясь ответа, он побежал в сторону деревни. «Ничога, тады я стрэльну!» — донеслось с его стороны.

«Всё, Шура, уходим! Ваня рванул за ружьем!”. Быстро собрав рюкзаки, мы зашагали к дороге. Словно женщины платками, прощально, с растерзанного стола нам в спины махали обрывки газет и полиэтилена…

В деревне мы расстались. Шурик пошел ставить жерлицы на свои секретные места, а я к деду Тимофею на ночлег. Вдруг со стороны озера донеслись выстрелы. Это с воронами играл в войну Ваня…

У деда на хуторе

Дед Тимофей был родом из-под Полоцка. Отслужил в морфлоте, заболел морем, без проблем поступил в высшее мореходное училище им. адмирала Макарова. Чтобы зацепиться за Ленинград, будучи курсантом последнего курса, женился. Закончил. Стал ходить в море. Появились деньги. Купил квартиру, обставил. И пока он ходил в море, жена ходила по рукам.

Однажды, придя из плаванья, в квартире на полу он обнаружил следы от мебели, на стенках следы от ковров, а на кухонном столе лаконичную записку: «Так больше не могу. Меня не ищи», которую он и хранит до сих пор в рамке. Я ему: «Дед Тимофей, ты что, мазохист? Больно ведь, сними!” — “Нет! Это урок! Пусть напоминает”.

Дед — кладезь мудрости и юмора. Обойдя земной шарик несколько раз, он везде был и всё знает. Его надо только разговорить. Для этого нужна атмосфера, доверие и лекарство. Первое создается самими, второе я завоевал, а лекарство хранится в подвале.

Я приехал рано утром, будить его не стал, но машину оставил возле дома. Так что он знал о моем приезде. Из-за бороды улыбки деда не видно, но его выдает блеск глаз и морщинки возле них.

У нас было шапочное знакомство. Пока я рыбачил, он смотрел за машиной. Даже не он, а чудо-ротвейлерша Герда. А я за это привозил ему из города продукты.

Приехал однажды — ни дед, ни Герда меня не встретили. Зато из хаты с полными сумками выбирались два молодых человека. Пришлось их тормозить. Один ощетинился ножом. Парни не знали, с кем их свела судьба. С тех пор как бросил пить, поддерживаю отличную физическую форму. Мастерство, как известно, не пропьешь. Плюс под сиденьем я держу нунчаки. На всякую случку. В общем, постелил я ребят. А тут и Герда закончила свои разборки с соседскими котами, так что когда приплыл дед, он застал полный пердимонокль. Так я заслужил доверие. Поэтому сейчас меня ждало нанизанное на шампуры мясо и убитая, причем насмерть, курица. Довольный дед хлопотал возле мангала. Герда успокоилась, только лизнув мой длинный нос. В общем, во дворе царила полная идиллия.

Через час мы сели ужинать. Шашлыки, курица-гриль, засоленные в бочке огурчики, маринованные помидоры, квашенная капуста с клюквой, грибы, вареная картошка и, гордо возвышаясь над всей этой вкуснотой, запотевшая бутылка 0,8 лекарства! Господи, зачем я бросил пить?!

Зелье дед готовит сам. “Дед, ведь все знают, что ты гонишь, не боишься?” – “Сережа, в детстве я боялся голых женщин, в отрочестве я боялся сварки, а теперь я боюсь только голых сварщиц!” Вот и поговори с ним.

Крылатый Карл

Дед неспешно выпивал, я уже насытился. Наконец, он набил трубку, закурил, и, как говорится, полилась неспешная беседа. Я поделился своими проблемами. Дед мастерски выпустил двенадцать колец, проткнул их струйкой дыма и выдал: «Сережа, если ты не можешь достойно содержать любовницу, женись!».

Вот после этой гениальной фразы всё и началось. Вдруг раздался нахальнейший стук в окно. Я вздрогнул. Так стучат только менты и фашисты. Остальные вежливо скребутся. Как партизаны.

Дед отложил трубку, подошел к окну. Не отдергивая занавеску, распахнул форточку. И тут я офиздипинел! Заполнив собой всю немаленькую форточку, оттуда на подоконник вывалилось что-то огромное и черное. Мои за день прибитые вязаной шапочкой волосы стали почему-то пышными. Дремавшая у печки Герда гавкнула. Но не зло, а как-то даже приветливо. Черное прыгнуло на стол и расправило крылья. Возле глаз у деда гармонились морщинки.

Черный ниндзя внимательно рассматривал меня блестящей бусиной-глазом. В бусине отражался огонь из раскрытой печи, и это придавало всему облику что-то мифическое. Это была одна из птиц, атаковавших сегодня и нас, и незадачливых рыбаков из джипов. Это был лесной ворон.

Вот что я потом вычитал о нем в птичьей энциклопедии: «Большой ворон не брезгует ничем съедобным. Кроме плодов, не брезгует насекомыми, улитками, червяками. Смело нападает на млекопитающих и птиц, мышей и зайцев, воробьев и тетерок. Старые вороны водят молодежь на луга и поля и обучают их всем хитростям своего ремесла. Только к осени воронята становятся самостоятельными. Легко приручаются в любом возрасте. Эту птицу можно дрессировать, как собаку. Убивает домашних животных. Ворует. С собаками, лошадьми и крупным рогатым скотом водит дружбу. Он отлично выучивается говорить и даже разумно применяет слова. Часто выказывает почти человеческую понятливость.

Начинают летать вороны еще до рассвета. Перед тем, как  разлететься, собираются на большом дереве. Караулят мышиные норы, шарят по садам. К полудню слетаются, чтобы отдохнуть после обеда и подремать, а затем вторично отправляются на кормежку. Враги: лисица, куница, кречет, ястреб. Легко переносят неволю, но очень неопрятны и очень дурно пахнут».

Но это было потом, а пока меня внимательно рассматривал черный демон, распространяя по хате невыносимую вонь. И тут дед показал себя. Он щелкнул пальцами и громко спросил:

— Как зовут птичку?

— Карррл, — прозвучало в ответ.

Я просто обалдел. Совершенно четко в конце звучала буква «л». Поверьте мне, я много лет отдал занятиям по сценической речи и знаю, что говорю.

— Кто ел г..но? — продолжал дед.

— Карррл!

— Кто пришел пожрать на халяву?

— Карррл!

— Кто будет ловить мышей на ужин?

— Карррл!

—  А, может, выдернуть перо из хвоста?

— Пошшшел в жжжопу!..

Со мной случилась трясучая. Я начал икать и пукать одновременно. Спустя какое-то время, вытерев слезы и пытаясь унять икоту клюквенным морсом, я с трудом проговорил: «Слышь, птичий куклачев, что это было?»

— «Поздней весной я подобрал этого цыпленка под деревом, Чуть не лишился глаза, — дед  Тимофей  показал  мне  шрам  не  лбу. — Его, оказывается, внимательно охраняли. Еле ноги унес. Как у Хичкока, ей Богу!».

Дед налил себе «лекарства» и со словами: «Вовремя выпитая третья — хорошая надежда на четвертую!» — ввинтил в себя сотку.

«Принес домой, выкормил из пипетки. Парень оказался крепким, выжил. С подворья не улетел. Вместе с Гердой гоняли соседских котов с помойки. Но Герде уже пятнадцать лет. Нерасторопна. Зато эта — бестия!

Новые белорусы купили дом с участком, стали строиться. На свою беду привезли с собой персидского красавца-кота. Кот освоился в доме и пошел в поход знакомиться с участком. Из похода он не вернулся… Был скандал. Мне пришлось платить.

Ване поставили бутылку, и он начал охоту на Карла, который уже знал десять слов. Пришлось отнести его в лес. Через некоторое время, волнуясь, Ваня стал заикаться. Ну, представь: Ваня с ружьем в лесу, а откуда-то сверху из ветвей его посылают матом! Не одну пенсию Ваня истратил на патроны!».

«Жрррать! Жрррать! Жрррать!» — напомнил о себе Карл. «Во, видал?» — дед пошел к холодильнику. Достал кусок сыра, порезал его.

— Кто убил бабку топором?

—  Карррл!

—  Надо было богатую бабку выбирать, не пришлось бы попрошайничать, дурак!

—  Сам дурак! Пошшшел в жжжопу!..

Смеяться я уже не мог. Я икал и вытирал слезы руковом. Вспомнил рассказ художника-декоратора Ивана, недолгое время проработавшего у нас в театре. Тогда еще Ленинского комсомола Белоруссии.

Ара-нелегал

Он поступил в БГТХИ, родители оставили его на попечение бабки, а сами завербовались в Йоханнесбург, ЮАР. На пять лет. Там они приобрели попугая ара. Огромный говорящий  красавец. Чему могут творческие люди научить говорящего попугая? Естественно, мату.

Закончился контракт. А попугай уже член семьи. А таможня его не пропустит. И что же делать? Ни полиция, ни таможня не подозревали, с кем связались. Мало того что русские, так еще и художники! Ха-ха! Завернули ару в лист ватмана, загнули края, сверху холсты с картинами — и в тубус! Тепло, темно, спи! Преодолели все препоны, наконец, приземлились в Минске. Волнуясь, открыли тубус: жив ли любимец? «А я, — рассказывал Иван, — встречаю с клеткой, — позвонили из Москвы». Раскрутили холсты, развернули ватман: жив! Ара отряхнулся и на весь зал как каркнет: «О.уели?!!» — «И я, — резюмировал Иван, — понял: будет жить!».

И, кстати, живет до сих пор. Но это благородный ара, а тут простая белорусская ворона!

«Двухходовка» у магазина

Карл тем времени расправлялся с сыром, обозначая каждый кусок стуком огромного клюва. Герда с умилением наблюдала за каждым его движением. Накрыв сыр кусочками сала и запив все это молоком, Карл прыгнул со стола на Герду. Та от счастья завалилась на спину, поджав лапы и закрыв глаза. Мелко цокая клювом, Карл стал вылавливать блох из шерсти Герды. Это было потрясающе! Про себя я отметил, что на все вопросы, которые начинались словом «кто», следовал ответ «Карл», на все остальные он посылал подальше.

Вонь стала невыносимой. Дед взял Карла и посадил в форточку. Слегка подтолкнул. «Привет, Карл, до завтра!» — «Пррривет!» — донеслось из-за окна, и хлопанье крыльев указало на то, что Карл отбыл.

Прибитый увиденным, переваривая, я задумчиво смотрел на огонь.

«Едва родившись, встал на край могилы, держа в руках уродство красоты», — выдал очередной перл дед и вбросил в себя «сотку». Удивительно, дед Тимофей был старше меня на двадцать лет, а пил, как я в лучшие годы! Вот она, морская закалка!

Утром, сняв несколько щук, я собрался домой, но дед попросил привезти ему крупы и вермишели. Для этого нужно было съездить в ближайшую деревню, там был магазин. Дождавшись открытия, я подъехал к магазину. Навстречу мне вышла бабка с авоськой покупок. Положила на лавочку рукавички, потом поставила сетку с продуктами, затем села сама и стала заворачивать в носовой платочек сдачу. Откуда ни возьмись, появилась ворона, схватила варежку и, перелетев на другую сторону дороги, бросила. Охая и ахая, бабка заковыляла за ней. В это время с крыши магазина на оставленную без присмотра «авоську» спикировала другая ворона. Схватив лежавший сверху сырок, она полетела в сторону озера. Первая ворона устремилась за ней. Вот так! Элементарная шахматная «двухходовка»! Бабка получила мат!

Хитрые воровки

Невольно вспомнил свой конфликт с вороньем. Озеро Яново. Отличный клев подлещика. От 300 до 800 гр. Конец рыбалки, пора на автобус. Собрав рыбу со льда и сложив в толстый полиэтиленовый мешок, я завязал его на один узел и пошел к берегу за тростником, чтобы пометить «клевую» лунку. Отойдя метров на 50, я обернулся и увидел, что стая нахальных ворон решила прошмонать мои вещи. Будучи уверенным, что у них ничего не выйдет, спокойно наломал тростника и пошел назад.

И что же я увидел? Эти паразитки развязали узел и клюют мою рыбу! На мой свист и маханье руками было столько же внимания, как на падающий снег. Я побежал. И только когда оставалось метров десять, они стали лениво разлетаться. Самая нахальная ворона, видимо, руководитель, решила прихватить с собой рыбки про запас. Но выбрала от жадности слишком крупного подлещика и взлететь не смогла. Двигалась короткими, метра по три, перелетами, но рыбу, сволочь, не отпускала. Преследовать не имело смысла. Так я и повез домой рыбу с выклеванными глазами.

Когда я отвез продукты деду Тимофею, мы тепло попрощались аж  до следующих выходных, и Герда бросилась провожать меня до шоссе. А в Полоцке меня ждало еще одно чудесное наблюдение. Стоя на светофоре, я  увидел стаю ворон, которая то садилась на шоссе, то убиралась с дороги. Свернув на свою улицу, я остановился и вышел из машины. Рядом с перекрестком у нас находится мини-рынок. Видимо, кто-то из предпринимателей завез грецкие орехи, и, очевидно, лопнула упаковка, орехи рассыпались. Собирали их вместе продавцы и вороны. Раздолбать орехи клювами они не могли. Так до чего додумались эти черные бестии?! Они бросали орехи на пешеходный переход, машины давили их колесами, а когда для машин загорался красный свет, вороны спокойно садились и лакомились. И скажи после этого, что они дуры!

Обучающая еда

Прошла зима, пролетело лето. Каждые выходные я привозил Ване бутылку вина и уговаривал его прекратить дурацкую охоту. Ваня выпивал вино, клятвенно заверял: «Товарищ полковник, бес попутал, такого больше не повторится!». Я давал ему наряд вне очереди в виде заготовки червей, который он исправно выполнял, и все начиналось сначала.

Халявные ужины птички я прекратил. Вначале Карл заучивал новое слово, только потом получал еду. К новому году он свободно владел 30-ю словами. Особенно удавались рычащие, шипящие и хрипящие звуки. И, что удивительно, большей частью они, случайно или нет, имели смысл! Я записал один из самых удачных диалогов.

— Как зовут?

— Карррл!

— Сколько лет?

— Шшшесть!

— Почему черный? Негр?

— Пошшшел в жжжопу!

— От тебя воняет, как из помойки!

— Нахххрррен!

— Кто шесть лет не умывался?

— Карррл!

— Ты грязнуля и вонючка!

— Прррезиррраю!

— Ты не птица! Ты свинья!

— Дурррак!

— Ты меня обидел, я ухожу!

Вставал и уходил.

— Пррращай, перррец!..

«Ух, крокодилы змейския!»

Наступила весна. Лед еще был толстый, но снега на нем не было. Ввели новшество — нужно было подписывать жерлицы. Членам БООР разрешили ставить 20 штук.

Ваня ставил сотню, хотя никаким членом не был. Вернее, был, да еще каким! Но не БООР. Палочки с жерлицами лежали поперек лунок совершенно открыто и беззащитно. И надо ж было тому случиться! Эти магистры помоек, эти вонючки лесов, эти больные клептоманией птицы, эти крылатые профессора подсмотрели, что на другом конце жерлицы находится рыбка-живец! И если схватить за ниточку с палочкой и всю конструкцию вытащить на лед, то в конце появится желанное лакомство!

Рыбаки взбесились! Часть жерлиц лежала на льду без живцов, еще часть исчезала! Птицы тянули за палочку, петля соскальзывала, жерлица тонула. Вначале я улыбался, наблюдая в бинокль, как скользя лапами по льду, помогая себе крыльями, здоровенный ворон пятится назад, таща за собой снасть из лунки. Потом стало не до улыбок. Приходилось охранять жерлицы до темноты и снимать в темноте, чтобы хоть что-то поймать.

Особенно неистовствовал Ваня. Попробуй поохраняй сто штук! «Ах, вахладуи семипяточные! Ух, крокодилы змейския! Я вам, бл..ям, устрою!». И устроил. Дурачок дурачком, а умный. Из двух простыней он сшил халат, надел широкие охотничьи лыжи и затемно лег на них небольшим снежным сугробом, обмотав стволы ружья куском белой материи. Полбутылки чудом сохранившейся самогонки Ваня засунул в лунку и стал ждать.

Черные крылья на белом снегу

В то утро к восьми я заезжал на СТО, поэтому к деду Тимофею приехал поздно. В хате было накурено, дед, скорчившись, сидел за столом. Напротив стояла миска с квашеной капустой и недопитое 0,8. Встретить меня, как обычно, он не вышел.

— Дед, ты в честь чего с утра? И один?

— Ты озеро видел? — поднял на меня мутно-красные, опухшие глаза дед!

— Нет, только подъехал.

— Иди, полюбуйся!

Я вышел, достал бинокль, отошел к огороду и навел его на озеро. Невольно вздрогнул. Брызгами туши на белом ватмане на снегу повсюду были разбросаны черные тушки воронов! Пыхая трубкой подошел дед.

— Господи, что это? — прошептал я.

— Это Ваня, — так же тихо ответил дед.

— На бесптичье и жопа соловей, —  каким-то чужим голосом промолвил дед и, вздохнув, покачиваясь, пошел в избу. Он был откровенно пьян. Я развернулся и взял курс на Полоцк.

Летом искать лесных воронов бесполезно — они забираются в самую чащу. Осенью они тоже не появились…

— Вот что, дед, — сказал я Тимофею в один из приездов. — Карл слишком умен, чтобы после расстрела оставлять остатки стаи на месте. На другой стороне озера есть лесок. Поехали…

Через два часа мы их нашли. Они дербанили оставшуюся после снегирей рябину. Как мы ні прятались, они нас заметили и взлетели. Отчаявшись, я сложил ладони рупором и крикнул вслед: «Кто бросил папу?».

Далеко из-за деревьев, относимое ветром, донеслось одинокое: «Карр!». Букву «л» услышать было невозможно. Скоро ударят морозы. Может, прилетит? Будем ждать.

Брест, ноябрь 2011