Вот смотрю спектакль в 2012-ом в постановке Тимофея Ильевского «Над пропастью во ржи» тридцативосьмилетним и «ржу, нимагу». Смотрите, какая цепочка получается. Холдену, если с момента выхода романа считать, сейчас за 60, мне – 38, и дочка рядом сидит, ей – 16. И вот, все три поколения на одном языке говорят, понимаете? И вся эта безнадега сэлинджеровская музыкой какого-нибудь Чака Берри перекрывается. Вот так оно и выходит – и смех, и слезы, и любовь над пропастью…

А на сцене тем временем – постоянный движ и свинг. Ведь свинг – это что такое? И определенный ритм в джазе, и парный танец, и боковой удар с дальнего расстояния. И монолог Холдена, разбитый на голоса, и драка со Стрэдлейтером  напоминает «Бойцовский клуб» с Брэдом Питтом, хоть Сэлинджер весь этот Голливуд и ненавидит. Да потому что, ну реально, никто так Холдена не измордует, как он сам себя. И каждый из нас – тоже!

А музыка сверху откуда-то льется. И снег идет. Мороз. Холодно. И эта девочка, Санни, кажется. И что? Да ничего! Холодно, черт! И хоть ты все с себя сними и выверни себя наизнанку – теплее не станет! А потом еще и переплатишь. И получишь удар в живот. Если что и согревает, так только собственная боль.

Боль – она всегда с тобой. В поезде, в такси, в баре, на катке. Пей кока-колу или виски. Целуйся с этой, как ее, Салли, что ли? Боль не отступает. Ты ее носишь с собой. И анестезии от нее нет. И сестренка твоя от нее тоже не спасает. Хоть вы и хохочете вместе. И если можно уйти из школы, от папы с мамой и даже от сестренки своей любимой, то куда ж ты от боли денешься?

И вот, ты сидишь на премьере спектакля в третьем отделении в театральном баре, глушишь водку под музыку, которую ты любишь, в исполнении Ирины и Игоря Пашечко и арт-группы «Бревис», а она, боль, черт бы ее побрал, не отступает и свербит постоянно, как и этот дурацкий вопрос: «Куда деваются зимой утки, когда замерзает пруд в Центральном парке?».