Вторая неделя февраля традиционно является пушкинской. В школах проводятся Дни русского языка и литературы, в библиотеках и других культурных учреждениях (Пушкин сказал бы – заведениях) проходят всевозможные поэтические вечера, выставки и т.п. Куда ни посмотришь – везде натолкнешься на портрет поэта работы Кипренского. В общем, как подытожил замечательный поэт нашей эпохи Алексей Цветков:

Пушкин — будущее наше,

все, что есть у нас вообще.

Оставаться на голодном пайке («по усам текло, да в рот не попало») среди этого поэтического пиршества нам, естественно, не хотелось: всякий желает кастальской влаги пригубить, но и с пустыми руками на празднество приходить не должно. А посему, господа любители изящной словесности, и мы с приношением.

Да-с, история выходит такая. В марте 1833 года Александр Сергеевич на пару с Вяземским написали шуточное стихотворение «Надо помянуть, непременно помянуть надо…» и отправили его в письме В. А. Жуковскому. Среди длинного перечня имен, которых «непременно помянуть надо», — от «трех Матрен до Луки с Петром» до «князя Ростовского-Касаткина» — упоминаются имена Бартоломея и Пяткина. Оба позднее, каждый в свое время, служили комендантами в Брест-Литовской крепости. С обоими Пушкин мог быть, хотя бы шапочно, знаком. И если уж Александр Сергеевич их помянул, то и нам не пристало от них отмахиваться.

Первый комендант Брест-Литовска и крепости

К сожалению, мы так и не нашли портрета нашего первого коменданта, участника и героя практически всех войн начала XIX века. По старой романтической традиции мы ведь соотносим внешность человека с его характером. А характера, судя по всему, наш герой был незаурядного.

Василий Гаврилович Пяткин родился 1 января 1780 года в Симбирске. По обыкновению того времени у мальчика, родившегося в дворянской семье, было одно поприще, оно же – честь и святая обязанность – военная служба. Свою первую большую военную кампанию, русско-шведскую войну 1807-09 годов, он встретил в полку под командованием Раевского и Багратиона в чине штабс-капитана. За храбрость, проявленную в кровопролитном бою при местечке Кирка-Алаво, офицер получил свой первый орден – святой Анны 4-й степени. Кстати, в том же полку служил один из будущих учителей и друзей Пушкина, уже тогда бывший знаменитым поэтом, Константин Батюшков. Русско-шведскую войну Пяткин закончил в звании бригад-майора и еще успел получить орден святого Владимира 4-й степени и Золотую шпагу «За храбрость». А Россия заполучила Финляндию.

Вообще же, складывается впечатление, что на закате эпохи Просвещения и в период расцвета романтизма у сильных мира сего не было иного развлечения, как война. Есть тут над чем поразмышлять, да  место и время не позволяют. Вся Европа первого десятилетия XIX века была охвачена войнами. Союзы и договоры между государствами переписывались настолько шустро, что в итоге получалась война всех со всеми. Вот и бригад-майора Пяткина, поморозившего уши и ноги на русско-шведской, отправили, с их монаршим юморком, отогреваться на солнышке на русско-турецкую войну в звании капитана и адъютантом генерал-лейтенанта Николая Раевского. Два года русская армия громила турок по всем, как говорится, фронтам, отвоевала автономию для сербов, освободила Болгарию, присоединив по ходу к России Бессарабию, но, как всегда, благодаря злым козням Запада, то бишь, Англии, Австрии и Франции, так и не прибила щит на врата Царьграда – Константинополь.

После графа нашего, Льва Николаевича Толстого, войну с Наполеоном нам описывать не с руки. Скажем только, что участвовал Пяткин и в Бородинском сражении, будучи все тем же адъютантом при Раевском, и дошел до Парижа в 1814-м. Получил тяжелое ранение под Малоярославцем.

Могли ли они быть знакомы Пушкин и Пяткин? В принципе, могли. Одно время Пяткин квартировал в Петербурге. А Пушкин уж точно слышал рассказы о походах, сражениях и подвигах и от Раевских, и от Батюшкова, и от Чаадаева, который прибыл в Царское Село в 1816-м и который тоже прошел корнетом от Бородина до Парижа. Могли они встречаться и по литературным, так сказать, делам. Дело в том, что двоюродный брат В. Г. Пяткина – И. А. Второв – был известным на то время в Петербурге литератором. Не чужд литературных трудов был и наш герой, оставив дневниковые записи, которые были опубликованы в книге В. И. Харкевича «1812 год в дневниках».

В августе 1821 года В. Г. Пяткин был произведен в генерал-майоры. Спустя десять лет назначен военным, а через два года и гражданским губернатором Астраханской губернии. Губерния эта была местом ссылки польских повстанцев. От их собраний и разговоров у Пяткина голова шла кругом, все-таки он был человеком военным, а не жандармом. В конце концов объявил он всех ссыльных революционерами, а город – мятежным. Пришлось вызывать комиссию из Петербурга, которая спустила это дело на тормозах.

В ноябре 1839 года генерал-лейтенант Василий Гаврилович Пяткин, назначенный комендантом Брест-Литовска, прибыл в город. Он быстро нашел общий язык с курировавшим строительство крепости Иваном Ивановичем Деном. Прежде всего, конечно, его деятельность была связана с военным гарнизоном, но и с гражданским населением, которое было, мягко говоря, неоднородным, приходилось иметь дело. Года не прошло со дня назначения, как в августе 1840-го крепость посетил император Николай Павлович и остался весьма доволен увиденным. И благодарил Пяткина за верную службу, особо отметив «благоволение за отличное состояние Брест-Литовского военного госпиталя».

Конечно, можно по-разному относиться к строительству крепости. Ведь фактически был разрушен старый город. Но военные приказов не обсуждают. Да и не Василий Гаврилович начинал это строительство, а принял его начавшимся и сдал Брестскую крепость, что называется, «под ключ».

Весной 1846 года здоровье коменданта крепости пошатнулось. Сказывались и полученные в войнах раны, да и годы брали свое. Шестьдесят шесть лет – оно и по нашим временам для наших мужиков многовато. 16 июня 1846 года В. Г. Пяткин, комендант Брест-Литовска и Брест-Литовской крепости, высочайшим приказом был уволен от службы «за ранами, с мундиром и пенсионом полного жалования».

Деятельные люди без службы и работы долго не живут. Вот и Василий Гаврилович «на полном пенсионе» прожил всего полгода. 13 января 1847 года он скончался в своем имении в подмосковном Клинском уезде. Стены усыпальницы, воздвигнутой несколько позже, напоминали фрагмент из красного кирпича Брестской крепости.

Русский итальянец

Среди тех, кого «непременно помянуть надо», между «доктором Шулером, умершим в чуме», и «поваром али историографом Миллером», два шутника, Пушкин и Вяземский, поместили «полковника Бартоломе».

В Брест-Литовск этот потомок итальянско-немецкого рода прибыл в качестве коменданта, уже имея полвека за спиной и поставив памятник на могиле гениального поэта.

Родился русский итальянец Федор Федорович Бартоломей в 1800 году. По малолетству в войне с корсиканцем не участвовал, хотя и числился, по тогдашней традиции, с девятилетнего возраста на службе. В 26 лет получил звание полковника и вошел в состав чрезвычайного посольства в Персию для выяснения спорных пунктов относительно границ. Грешок за ним был, который заключался в том, что негласно собирал сведения о деятельности А. П. Ермолова и А. С. Грибоедова.

В конце тридцатых все же повоевал в очередной русско-турецкой войне. В 1831-м настолько усердно усмирял Польское восстание, что был воспроизведен в генерал-майоры. Об этих событиях – о переговорах в Персии и Польском восстании – Бартоломей оставил два труда, которые были опубликованы, – «Посольство кн. Меншикова в Персию в 1826 году» («Русская старина», 1904) и «Походный журнал 1831 года» («Журнал Императорского русского военно-исторического общества», 1910).

И все же… И все же людей стоит помнить по добрым делам. Именно при Федоре Федоровиче Бартоломее, в бытность его псковским губернатором, был, наконец, установлен памятник на могиле гениального русского поэта в Михайловском. Дворцовые интриги не оставили ведь поэта и после гибели. Один диалог между Николаем I и Бенкендорфом чего стоит:

— Хорошо. А эпитафия, надпись какая, стихи будут ли? – спросил царь.

— Ничего не будет, — ответил Бенкендорф, — только имя, год и место рождения и смерти. Никаких стихов.

19 мая 1841 года, когда Наталья Николаевна с детьми приехала в Михайловское, Бартоломей сам нанес ей визит и принес ей стихи собственного сочинения «На могилу Пушкина», предварительно отлитографированные и напечатанные в типографии.

В тени дерев в Святых Горах,

Близ храма, скромная могила

Любимого поэта прах

Покоем вечным осенила.

И крест без надписи стоит,

Зарос травой в забвеньи диком.

Но сердцу что-то говорит

Здесь о родном и о великом…

И скоро гордый Мавзолей,

Украсив холм уединенный,

Укажет, где в тени ветвей

Лежит поэт наш вдохновенный.

Пройдут века! В Святых Горах

Истлеет мрамор белоснежный,

И, Пушкин! твой исчезнет прах,

Как призрак жизни безнадежной…

Но не страшися! не умрет

В твоих твореньях дивный гений,

Он быстрый свой свершит полет

До самых поздних поколений…

И сила чувств, и гордость дум,

Твои стихи, твое мечтанье, —

Они как моря вечный шум,

Как говор волн и вод журчанье.

Не истребит времен закон,

Что недоступно его силе —

И песнопенья чудный звон

Не схоронен с тобой в могиле!

Прежде чем прибыть в 1848 году в Брест-Литовск, Бартоломей чуть было не погорел на взятках, но отделался легким испугом и был отправлен на Аландские острова, принадлежащие ныне Финляндии.

Соавтор Пушкина в жанре шуточных стихов П. А. Вяземский, вспоминая о поездке в Михайловское через несколько месяцев после установки памятника, написал в одном из писем: «Я провел нынешнею осенью несколько приятных и сладко-грустных дней в Михайловском, где все так исполнено «Онегиным» и Пушкиным. Память о нем свежа и жива в той стороне. Я два раза был на могиле его и каждый раз встречал при ней мужиков и простолюдинов с женами и детьми, толкующих о Пушкине».