С тяжелым, не скрою, чувством приступаю я к написанию очередного очерка «Фамильного древа Брестчины». И тому есть несколько причин. Во-первых, сегодняшняя героиня – поэт. А у поэтов, по точному наблюдению Анны Ахматовой, в стихах, и добавлю от себя – в жизни, «все быть должно некстати, не так, как у людей». Во-вторых, с ранней юности пребываю в убеждении, высказанном Иосифом Бродским, что биография поэта ничего не объясняет, что жизнь его происходит в словах и образах, ритмах и рифмах, в запятых, точках и тире. Внутренняя жизнь поэта, его физические и душевные переживания, его духовные откровения – гораздо шире, богаче и важнее, чем любые, пусть и самые значительные, внешние события и явления. Человеку, наделенному поэтическим даром, ничего другого не остается, как идти по нехоженым тропинкам и дорожкам вслед за музами.

Как правило, тернистые эти тропинки и дорожки уводят его далеко от общественных магистральных прямых дорог в неизведанные ранее глубины человеческого сердца и сознания. То есть в «обнаженную бездну», по Федору Тютчеву, «с своими страхами и мглами». И пристальное вглядывание в эту бездну нередко приводит поэта к катастрофе человеческой – неурядицам в личной жизни, душевным расстройствам, чудовищным многолетним депрессиям, затворничеству, молчанию. Слишком велик зазор «между правдой небесной и правдой земной». Между тем как есть и как должно быть.

Зачастую человек не выдерживает обрушившегося на него дара. Он, может быть, рад был бы отказаться от этого дара в пользу «нормальной» человеческой жизни, от этих игр в гляделки с бездной, но это как раз и невозможно. Однажды взглянув в лицо «обнаженной бездны», либо выговариваешься до конца, либо – замолкаешь навсегда. Но немота порождает ужас. (См. картину Мунка «Крик»).

Еврейский поэт на идиш Анна Марголин, уроженка Брест-Литовска, всю свою жизнь пыталась совместить большее с меньшим. Поэтический дар с «нормальной» человеческой жизнью. Как и многие другие, кто пытался примирить дар с жизнью, Божественное с земным, она проиграла. Классическая латинская поговорка: желающих судьба ведет, нежелающих – тащит, ее случай. Человек рождается, живет, умирает и проигрывает. Поэт – выигрывает, от него остаются прекрасные строки, набегающие на нас волнами и скрашивающие наше существование, чтоб не сказать прозябание.

 Рожденная скитаться

Можно сказать, что жизнь человеческая и есть одно большое странствие от рождения к смерти, даже если проведешь ее на одном месте. Но сегодняшняя героиня «Фамильного древа» испытала все виды странствий – физические перемещения по странам и континентам, поэтические и воображаемые, и, наконец, душевные. Одногодка Северянина и Маршака, Роза Лебенсбойм  родилась 21 января 1887 года в Брест-Литовске. Была она единственным ребенком, что по тем временам редко встречалось в еврейских семьях. Отец ее, Менахем, выходец из хасидов, и сам бежал всю жизнь всякой ортодоксальности, и дочери дал светское образование. Насколько можно судить, в нашем городе Лебенсбоймы прожили не так уж долго. Охота ли к перемене мест, поиск ли лучшей жизни, но эти постоянные перемещения с севера на юг, с востока на запад, стук или скрип колес, пыль дорог Роза вкусила с раннего детства. То Одесса, то Кенигсберг. Пока Роза росла, отец с матерью разошлись, как в море корабли. Возможно, и этот факт скажется в ее будущей жизни.

Как бы там ни было, но влияние отца было сильным. Поскольку юной восемнадцатилетней девушкой приехала к нему в Варшаву, где он к тому времени обосновался. И по его же настоянию, через год, в 1906-м, отправилась Роза одна-одинешенька на другой континент, в Америку. (Это сейчас родители боятся отпускать отпрысков своих в соседний город, а тогда, как видим, и моря-океаны не были помехой).

 В кружке нью-йоркских интеллектуалов

Возможно, отец родную дочь не абы-куда, наобум, отправил, а с рекомендательными письмами к определенным людям. А возможно, расцветшая красотой и умом Роза сама пробила себе дорогу и вошла в кружок интеллектуалов, возглавляемый Хаимом Житловским. Этот революционер, писатель, литературный критик родом из Витебской губернии оказал сильнейшее влияние на юную девушку, можно сказать, что он стал ее духовным отцом, а, может, и не отцом вовсе… Именно от него она получила первые доброжелательные отзывы на свои начальные опыты, и он взял её к себе в качестве секретаря. По его же протекции вскоре произведения Розы стали публиковаться в нью-йоркской прессе на идиш. В скором времени она вошла в состав редакции газеты «Shtime Fraye Arbeter», где ее статьи и заметки стали появляться регулярно. Острой наблюдательностью и оригинальным стилем она привлекла немало поклонников. Журналистика, конечно, хорошо, да вот незадача: воображение у девушки разыгралось, и ритмы в голове застучали. Стихи пошли. А это уже совершенно иной расклад. Возможно, еще и влюбленность в шефа имела место быть. Хотя неизвестно еще – что на что больше влияет – влюбленность на поэзию или поэзия на влюбленность.

 «Нас другие зовут города…»

Кажется, эту строчку она тоже могла бы написать. Нью-Йорк – город, конечно, во всех смыслах замечательный, но… Юность, жажда приключений, новых впечатлений и отношений. Тем более, когда с детства жизнь в разъездах. Да и поэт – кто, как не вечный странник?

Ближайшие несколько лет пройдут в путешествиях. Европа – Лондон, Париж, снова Варшава. Затем – марш-бросок в Палестину. Путешествуя по Палестине, она знакомится с писателем Моисеем Ставским, к тому времени уже опубликовавшим сборник рассказов. Завязываются романтические отношения. Какое-то время они вместе путешествуют. Затем Роза решается выйти за него замуж. Поселились в Тель-Авиве, родился сын. Но долго она здесь не выдержала. Ее раздражали провинциальность, отсутствие интеллектуальной среды. Муж, который, судя по критическим отзывам, был небесталанным писателем, тоже грешил этим самым провинциализмом. Да и артистические браки редко бывают долговечными. В 1913 году Роза, оставив мужу ребенка, через Варшаву возвращается в Нью-Йорк. Возможно, зная себя и предвидя в какой-то степени свое будущее, она посчитала, что для сына так будет лучше.

 «Лидер» –

так будет называться ее единственный прижизненный сборник стихов, изданный только в 1929 году под псевдонимом Анна Марголин. До издания сборника она проработала шесть лет в редакции ежедневной газеты «Der Tog», где вела колонку «В мире женщин». При этом в качестве корреспондента этого издания опять же много путешествовала по Европе, была связана с феминистскими движениями и много внимания и статей уделяла проблеме избирательного права для женщин. В редакции «Der Tog» она познакомилась со своим вторым мужем – Гиршем Гордоном.

cms-image-000007136.jpg

Ее хватало на многое – стихи, рассказы, статьи. Видимо, в ней уживалось сразу несколько характеров, она хотела проживать несколько жизней одновременно. Об этом говорит хотя бы множество используемых ею псевдонимов – Хави Грос, Хане Барут, София Брандт, Клара Ленин. Последний псевдоним, видимо, результат совмещения имен Клары Цеткин и Владимира Ленина. Вспомним, что в юности она была под влиянием социалиста-революционера. Проблема журналистики, однако, в том, что она сиюминутна, занята преходящим, назавтра уже никто, может быть, и не вспомнит, что было вчера. Поэзия же обращается к вечным темам.

Поэтика Анны Марголин модернистская. В схожей, скажем так, манере творили в это время в России – акмеисты, в Германии – экспрессионисты, в англоамериканской поэзии – имажинисты. Формальные эксперименты, смелые мысли, например, отход от религиозности, выход на общемировой культурный уровень тоже характерны для поэзии Анны Марголин. К сожалению, на русский язык поэзия Анны Марголин пока не переведена. Для минимального представления дам несколько образов, которые мне запали в душу: бледная и спокойная, земля ждет грома и молний; среди людей она была как кто-то в пустыне; быть одному, как только короли и нищие бывают одни. Ее произведения часто переводились на английский язык, и один из американских критиков отметил в рецензии на сборник, что в ее стихах «слышится чувственный, откровенный и жесткий голос, запись души, находящейся в прямом контакте с улицами Нью-Йорка».

Мандельштам говорил, что поэзия – школа уверенности. Анна Марголин, видимо, была прямо противоположного мнения. Иначе чем объяснить то, что она так медлила с изданием сборника? Но и издание сборника, и хорошие отклики со всех сторон, в том числе и классика еврейской поэзии Хаима Бялика, не добавили ей этой самой уверенности. В 1932 году она отказывается от всех публикаций, хотя на протяжении еще нескольких лет продолжала писать стихи. А ее ранее изданные произведения публиковались в различных антологиях на идиш и в английских переводах.

Практически все последние двадцать лет жизни до своей смерти в 1952 году она страдала непрекращающейся депрессией и отгородилась от всего мира затворничеством. Какая бездна перед ней разверзлась и что она в ней увидела?

И в завершение следует сказать, что в 1991 году в Нью-Йорке вышла книга ее стихотворений в переводе на английский язык «Пьяна от горечи правды».