Вступление

 «Деревни были маленькие и около них, обычно на косогорах, рядом с покосившейся  церквушкой, а иногда и без церквушки, виднелись большие кладбища  с одинаковыми, похожими  друг на друга, старыми деревянными крестами. Несоответствие между количеством изб и количеством этих крестов потрясло меня. Я понял, насколько сильно во мне чувство родины, насколько я чувствую эту землю своей и как глубоко корнями ушли в неё все эти люди, которые живут  на ней», — писал Константин Симонов в своей книге «Разные дни войны», вспоминая о том, как он уходил от наступающих по Смоленской земле немцев. «Забрались в такую глушь, где даже не было беженцев».

cms-image-000007620.jpg

«На этих кладбищах было похоронено столько  безвестных предков, дедов и прадедов, каких-то никогда не виденных нами стариков, что эта земля казалась русской не только сверху, но и вглубь на много саженей».

cms-image-000007622.jpg

Человеческая история полна событиями, когда исчезали селения, города, целые народы, много ли уцелело смоленских деревушек, по которым прошёл огненный вал войны, но свидетелями, и  не немыми, того, что они были, оставались захоронения, которые и через столетия рассказывали новым поколениям о том, кто они были, как жили и умирали. Признаком развитой цивилизации является бережное отношение к сохранению и сбережению памяти о своих предках, к местам их захоронения. Родина – это в первую очередь земля предков, которую они передают от поколения к поколению, завещая хранить её и беречь.

cms-image-000007623.jpg

Нужно сказать, что за последние годы власти города над Бугом сделали и делают много для того, чтобы все старые и новые кладбища были ухоженными.

cms-image-000007624.jpg

Берестье, Брест-Литовск, Brzesc nad Bugiem, Брест всегда  был городом многонациональным. Издревле здесь жили белорусы, русские, украинцы, поляки, евреи. Их трудами строился и рос город, приходили новые поколения брестчан, старые, закончив свой жизненный путь, расселялись в те времена по трём клабищам: Тришинском, русском, а правильнее православном, польском, католическом и еврейском.

cms-image-000007625.jpg

 Реквием траншей

Так исторически сложилось, что большинство населения в Бресте с давних времён до октября 1942 года, когда оккупантами были уничтожены более 30 тыс. узников гетто, были евреи.

cms-image-000007626.jpg

Еврейское большинство в городе образовалось не по их воле, а в результате политики царских  правительств. В 1796 году, вскоре после третьего раздела Польши, было узаконено постановлением царского правительства о «черте оседлости еврейского населения», а 4 мая 1882 года оно было дополнено указом императора Александра III, запрещающего евреям селиться вне городов и местечек черты оседлости западного и юго-западного края Российской империи.

cms-image-000007627.jpg

Разделенных по конфессиям людей объединяло одно — они были жителями одного города, друзьями, соседями, знакомыми и не очень, часто совместно делили радость и горе, и все они считали Брест своей родиной. О них, ушедших навсегда, можно сказать, перефразируя древнеримскую эпитафию: они сделали всё, что смогли, кто может — пусть сделает лучше.

cms-image-000007628.jpg

В местной прессе в прошлом году публиковались сообщения о том, что в районе стадиона «Локомотив» при проведении строительных работ были извлечены из-под земли человеческие останки. Трасса работ проходила по территории старого еврейского кладбища, казалось, окончательно уничтоженного при возведении на его месте стадиона «Локомотив». Конечно, проектировщики из ОАО «Брестпроект» должны были досконально изучить места прохождения трассы. Для этого достаточно было провести простую рекогносцировку на местности. Хотя это вряд ли бы прояснило ситуацию, т.к. бетонная ограда стадиона, первоначально поставленная почти по периметру кладбища, была перенесена с западной стороны на новое место, уменьшив площадь стадиона почти на 1/3, оградив его насыпную часть, с футбольным полем, беговыми дорожками, трибунами. Но освобождённая от ограды площадь оставалась кладбищем, и она это доказала при попытке рытья траншеи.

cms-image-000007629.jpg

 Трубный глас

Такая «ошибка» не первая в практике строителей. При прокладке трассы водоснабжения на территории БЭМЗа в 70-е годы прошлого века были обнаружены многочисленные человеческие останки. Завод ведь воздвигли на месте III форта, где в годы оккупации немцы расстреливали заключённых тюрьмы и гетто. Население знало об этом, строители нет. Останки не были эксгумированы, трубы водоснабжения пошли по ним, для этого строителям пришлось вносить коррективы в техпроект.

cms-image-000007630.jpg

Комментарии, которыми сопровождались газетные публикации, показали, что их авторы не очень знакомы с возникшей темой, событиями, которые происходили много лет тому назад, которые в конце концов привели к исчезновению еврейской колонии и его кладбища, скрытого, засыпанного забытого, но неожиданно нет-нет да и напоминающего о себе.

cms-image-000007631.jpg

Высказываются мнения о случившемся факте, предположения, гипотезы. Это всё нормально при небольшом уровне осведомлённости по данному вопросу, но этот факт даёт возможность для буйной фантазии, которую хорошо определяет выражение – нести околесицу.

Я совершенно не собираюсь вступать в полемику с фантазерами, ввиду их полной некомпетентности по затронутой теме. Я просто хочу рассказать всё, что знаю о еврейской колонии, кладбище, о событиях, связанных с ними, свидетелем которых я был, проживая рядом в 1940-42 и 1944-1970 г.г., рядом с друзьями детства и юности по Киевке, жившими там во времена оккупации.

cms-image-000007629.jpg

Большинство из них ушло, многие их потомки переселились в другие города, многое изменилось в самой Киевке.

Алик Садовский, переживший Жабинковский расстрел, братья Слава и Игорь Новаковские, Виктор Гоменюк, Юра Самусик, братья Паско, Витя Королёв – все они жили рядом с еврейской колонией и были очевидцами многого, что происходило там в 1941-44 г.г. Их рассказы о пережитом закрыли эту страницу истории, которая была мне не известна по причине моего отсутствия в Бресте в годы оккупации. Но я буду опираться главным образом на личные воспоминания.

 Мы жили по соседству…

Впервые еврейскую колонию и кладбище я увидел летом 1940 года. Наша семья жила в квартире большого дома, окружённого садом, во дворе железнодорожного  техникума, начальником которого с января 1940 года был мой отец Н.В. Губенко. Адрес дома был: Пушкинская, 55. Улица заканчивалась проездом, за которым улицей Минской начиналась Киевка, начиналась она польским кладбищем. Сразу за переездом вбок уходила улица Пивоварная. Эта топография улиц сохранилась до сих пор. Пивоварная выходила к еврейскому кладбищу. Мимо нашего дома довольно часто двигались похоронные процессии: казавшимися нам пышными католические, с ксендзом, знамёнами и совершенно скромные, молчаливые, с чёрным ящиком на дрогах впереди – еврейские. Из-за детского любопытства мы шли за ними. Так я увидел довоенное польское кладбище. Но на еврейское нас не пускали. Мы наблюдали за происходящим издалека.

cms-image-000007618.jpg

Довоенное еврейское кладбище занимало довольно большую площадь, ограниченную улицами Кооперативной, Тихой, Пивоварной, садами домов по улице Скрипникова. Въезд был со стороны Пивоварной. Кладбище располагалось на косогоре с подъёмом к северу примерно 12-15º, было ограждено довольно убогим деревянным забором с зарослями орешника по южной его границе. На самом кладбище росло несколько высоких сосен, больше никаких деревьев не было. С западной стороны, и как нам казалось, до горизонта – сплошной частокол мацев. Эта каменная пустыня напоминала какой-то неземной пейзаж, что-то было в нём восточное, печальное. Погребения, за которыми мы наблюдали, сидя на заборе сада, были шумными пугающими воплями плача нанятых плакальщиц – ещё одна исчезнувшая профессия.

Более близкое знакомство было у меня с еврейской колонией на Минской, ныне Пушкинской улице. Более десятка двухэтажных домов оригинальной архитектуры, в которых жила еврейская беднота, образовывали короткую улицу с выходами на Минскую и Пивоварную улицу. Улицей её, конечно, назвать было нельзя – скорее, это был общий двор. Дома были окружены непрерывным забором с двумя воротами, только через них можно было пройти или въехать к домам.

cms-image-000007635.jpg

За эту изолированность весь этот еврейский анклав получил от местного населения название колонии. Днём ворота были открыты, но жители Киевки избегали без нужды заходить в колонию, да ещё после совсем недавнего еврейского погрома, случившегося в 1937 году. Но мы, ребята-восточники, не знали этих тонкостей местных межнациональных отношений, несколько раз через колонию с Минской улицы проходили на Пивоварную, пока однажды толпа колонистских ребят, прогнавши нас, не указала нам, что этого делать не следует.

Но я ещё несколько раз был в колонии, в гостях у молодого парня, горбуна, по имени Янкель, который работал сторожем в техникуме и очень гордился и дорожил своей должностью. Он жил на втором этаже первого от Минской улицы дома, будущей лагерной комендатуры.

Колонисты жили своей жизнью, каждое утро я видел, как густой толпой они пересекали переезд, заполняли тротуары, мужчины разного возраста, подростки, дети, они растекались по улицам города в поиске заработка. Летом 1941 года до полного их истребления оставалось меньше года.

 Черные дни войны

Первые аресты и расстрелы евреев начались уже 23 июня 1941 года. В этот день в доме Скорбника на Граевке, по ул. Мостовой, и других еврейских домах были арестованы около трех десятков еврейских подростков и юношей. Взрослых ещё не трогали. Арестованных расстреляли в тот же день. С этого времени и периода организации немцами гетто захоронения на еврейском кладбище прекратились и никогда, повторяю, никогда не возобновлялись – ни в годы оккупации, ни в сталинские, ни в хрущёвские времена.

После образования гетто опустевшие дома колонии были обнесены колючей проволокой высотой2,5 м. с запретными зонами от 3 до5 м. с внутренней и внешней стороны, сторожевыми вышками, вход был один со стороны Минской (Пушкинской) улицы. В лагерную зону попали несколько стоящих рядом домов, один из них под номером 102 сохранился. От проезжей части лагерь был ограждён двумя рядами колючей проволоки высотой в1 м., противоположная сторона вдоль польского кладбища – подвижными рогатками. Оставался свободным лишь пешеходный тротуар. Два первых лагерных дома были отделены от остальных также колючей проволокой высотой2,5 м. с воротами. Эти два дома предназначались для будущей лагерной администрации.

cms-image-000007634.jpg

С этого времени территория колонии стала закрытой для местного населения до 1951-52 г.г.

По рассказам братьев Новаковских, первоначально в лагере короткое время содержался штатский народ. Но вскоре их перевели в лагерь на улице Московской (Машерова) у Кобринского моста, созданного на месте небольшой, в несколько домов, ещё одной еврейской колонии. Это был так называемый Durchgangslager, Dulag – транзитный лагерь (попавших туда людей отправляли в другие лагеря, а также на принудительные работы в Германию). Начальником лагеря был некто Кунцевич, охрану лагеря несли местные полицейские. Около лагерных ворот постоянно толпились родственники, знакомые заключённых, старавшиеся сделать им передачу, сообщить весточку или узнать, нет ли среди заключённых пропавших родных, близких, знакомых. Иногда для своей садистской потехи охранники предлагали им самим пройти в лагерь и поискать. Поверившим им, вошедших за проволоку, они назад не выпускали.

А в лагерь на Минской немцы поместили советских военнопленных и до дня освобождения он стал именоваться Kriegsgefangenenlager, о чём ещё в послевоенные годы оповещала черная надпись с указательной  стрелкой на бетонной ограде возле переезда.

cms-image-000007633.jpg

На углу улиц Полевой (Сикорского) и Светлой  в здании довоенной железнодорожной школы № 30 немцы устроили лагерный Revier — санчасть для заключённых. Здание школы было ограждено колючей проволокой, как и лагерь. Умерших военнопленных, по словам очевидцев — братьев Новаковских, В. Гоменюка, немцы вывозили за железную дорогу, на Граевку, а дальше следы терялись. Где их хоронили «киевляне» не знали, но НИКОГДА на земле еврейского кладбища.

У меня давно возникает вопрос: почему места временного содержания советских военнопленных в районе Южного городка отмечены памятными таблицами, а место, где более двух лет за колючей проволокой умирали советские военнопленные, не отмечено никак, и память о них, об этом лагере канула в Лету?

 После освобождения

28 июня 1944 года Брест был освобождён, и за колючую проволоку сели немецкие военнопленные. Лагерь достался освободителям целёхоньким, в нём ничего не тронули, не меняли. Так было и с лагерем у Кобринского моста, с небольшим лагерем на углу Карбышева и Орджоникидзе, с санчастью на углу улиц Полевой (Сикорского) и Светлой. Каждый из них стал лагерным отделением Брестского лагеря военнопленных № 284. На улице Минской (Пушкинской) было лагерное отделение №1, а бывший ревир стал санчастью Брестского спецгоспиталя № 5849.

Осенью 1944 года пленных доставляли в лагерь прямо с фронта, который был всего в 180 километрах от Бреста, под Варшавой. Об этом можно было судить по их сохранившейся экипировке. Я не раз видел, как в лагерь по Минской вели партии пленных по 10-20 человек под охраной автоматчиков. Впоследствии пленные меняли свои солдатские ремни на продукты у населения, часто через охрану, которая  в 1944-45 г.г. состояла из бывших партизан, одетых в цивильную одежду, вооружённых винтовками.

cms-image-000007632.jpg

В лагере на Минской не было своего водоснабжения, потому ежедневно, с утра, команды лагерных водовозов отправлялись по улицам и дворам Киевки за водой. Команда – человек десять пленных, тащили телегу, на которой стояли обычно две, иногда три деревянные бочки, литров на 300-400 каждая. Чтобы наполнить их, нужно было объехать не один двор, вычерпать не один колодец. Сопровождал команду один конвоир, со временем и его не стало.

Во всех отделениях Брестского лагеря № 284 было около 5.000 пленных. Это была значительная рабочая сила для обезлюденного города. Каждое утро из ворот лагпунктов выходили колонны пленных для работы на объектах согласно заявок горисполкома. Сначала это в основном была разборка разрушенных домов, различные разгрузочно-погрузочные работы на железнодорожных станциях, строительные работы, которые со временем стали основными. Заработанные пленными деньги перечислялись в лагерную кассу.

 Трупы лежали навалом…

В 1944-45 г.г. среди пленных было очень много больных, физически и психически истощённых людей. Особенно много было военнопленных больных сыпным тифом, дизентерией, простудными заболеваниями. В Брестском спецгоспитале, в лагпунктах в зимние месяцы 1945-46 г.г. сложилось катастрофическое положение, смертность была очень высокой.

Обеспокоенный таким положением НКВД СССР директивой от 23.10 и распоряжением от 26.12 1945 года потребовал от территориальных органов внутренних дел принять незамедлительные меры для предотвращения смертности путём проведения медико-санитарных мероприятий, в первую очередь улучшения санитарной обстановки в лагерях.

Зимой 1944-45 г.г., а также 1945-46 г.г. я не раз видел, идя в школу, как из лагеря пленных вывозили умерших. Голые трупы лежали навалом на обычной телеге или автоприцепе, десятка два пленных тащили их к месту захоронения. Оно было нам известно. Сейчас это улица Герцена. Нынешняя северная сторона в то время не была застроена, и заболоченный луг простирался до самой дороги на Х форт. Напротив жилых домов была выкопана большая яма, куда и сбрасывали тела пленных, пока она не заполнялась. После чего яму засыпали, сравнивали с землёй, но насыпали ряды холмиков, имитирующих надгробные. На них поставили фонарные таблички с дробными номерами, вроде 15/17, захоронения окружили штакетником и в таком виде оно простояло до середины 50-х. Размером оно было метров 70 х 20. В 1945-46 годы жители близлежащих домов, по воспоминаниям проживавшего там в то время Георгия Семёновича Суходольца, не могли пользоваться водой своих колодцев. Ограждённый участок зарастал травой, холмики исчезали, их места можно было узнать только по всё ещё сохранявшимся табличкам.

Осенью 1954 года штакетник с восточной стороны снесли, и на месте захоронения появился первый дом, деревянный, на кирпичных в 4-5 кирпичей столбиках. Никакой эксгумации и переноса останков не было. Дома стали расти, как грибы.

Знают ли нынешние потомки первых новосёлов по ул. Герцена, на чём стоят их дома?

Умерших в лагерной санчасти хоронили рядом с ней, по улице Светлой, но в отдельных могилах, их было не так много, на них сейчас также стоят какие-то строения.

 Хава Нагила 1944-го

Вернёмся к осени 1944 года. Тогда я снова увидел еврейское кладбище. Возвращаясь из школы, я и мой товарищ Лёня Анфиногенов забрели на него, забрели случайно. Идя по улице Мицкевича, мы пересекли улицу Менжинского и мимо разрушенного элеватора, из подвалов которого всё ещё шёл запах тлеющего зерна, перейдя железнодорожные пути, мы пошли вдоль железнодорожной линии, соединявшей Брест-Полесский и Брест-Восточный (ныне снесена) и вышли к переезду на улице Пивоварной. Перед нами открылась панорама еврейского кладбища. Как оно выглядело осенью 1944 года?

Чтобы попасть на него, нам пришлось сначала пробраться через большую мусорную свалку с западной стороны кладбища, которую сотворили жители близлежащих домов. За свалкой — четыре ямы, следы разрушенных бункеров, один полуразрушенный и один совершенно целый. В ямах и на песчаных насыпях вокруг них и просто на земле валялись многочисленные  и разнообразные человеческие останки. Мы зашли в уцелевший бункер: внутри было чисто, сухо, добротный дощатый пол, такие же стены, потолок, двухъярусные нары на четырёх человек. Ничего интересного. Во втором бункере уже поработали: деревянный пол, стены, нары были ободраны и вынесены, на земляных стенах мы увидели ниши, в которых что-то чернело. Сначала мы не понимали, что нам открылось, но быстро догадались: перед нами, в разрезе, были еврейские могилы, в которых в почерневших саванах лежали тела. Над ними было всего около метра земли. Мы, не задерживаясь, покинули бункер. За ним, к востоку, почти по всей ширине кладбища стоял лес мацев, только в юго-западной части было пусто, там ещё не было захоронений. Именно в том месте было построено  в 60-х годах здание детской биостанции.

Исчезла старая деревянная ограда, орешник, спилены сосны. Только лес мацев, да тропинки между ними, по которым жители пересекали кладбище, сокращая себе путь.

После уничтожения гетто никто не трогал кладбище. Первыми разорять его начали появившиеся в Бресте казаки. Мацевы не отличались разнообразием, надписи для посторонних оставались немыми, невозможно было по памятнику определить социальное положение хозяина. Было всего лишь несколько памятников из чёрного гранита, по сохранившимся на них изображениям поднятых ладоней для благословления было понятно: под ними покоились раввины. Все они были вскрыты и разорены казаками. Могилы с простыми цементными надгробиями с мацевами в голове они не тронули.

 Исполнителей приказа не нашлось

Газета «Вечерний Брест» №14 от 15 февраля 2008 года сообщила читателям о том, что в апреле 1943 года гебитскомиссар  издал распоряжение о полном срытии кладбища, а надгробные памятники использовать для мощения улиц. Но исполнителей этого приказа не нашлось среди местного населения. Мацевы продолжали стоять на своих местах, раздражая оккупантов. Впрочем, им уже было не до этого. Приближался фронт, всё чаще над городом появлялись советские самолёты, начались бомбёжки, а Брест был важным транспортным узлом, через который шло снабжение немецкой армии в направлении, где разворачивались главные сражения наступающей Советской Армии.

Немцы укрепляли ПВО города, город и его окрестности ощетинились зенитными батареями, немцы широко использовали подвижные батареи, орудия, позволяя  советским самолётам-разведчикам заснять их позиции, после чего меняли их расположение и бомбы рвались на пустом месте.

Еврейское кладбище  немцы тоже использовали для ПВО: на нём, в его юго-восточной части, на ровной площадке, они поставили звукоулавливающую установку. Место было открытое, удобное для прослушивания, давая возможность своевременно обнаружить приближение самолётов, определить направление и параметры их полёта.

Для команды, обслуживающей установку, были построены вышеупомянутые мною бункера. Немцам пришлось снять мацевы на этом участке, они их вывезли с кладбища, как использовали — неизвестно, может быть, использовали для отмостки, ремонта дорог.

Во время одного из налётов летом 1944 года прямым попаданием бомбы звукоулавливатель был уничтожен, и груда металлических обломков ещё долго, захватив послевоенное время, валялась на кладбище. Но мацевы стояли.

 А однажды мацевы исчезли

Обширное пустынное место, Керкуты, как его называло местное население, привлекало детей и подростков Киевки. Мы очень часто, особенно в тёплые дни, собирались на нём для своих, иногда очень шумных дел: наши карманы были набиты патронами, взрывателями разных размеров, порохом, многие перепоясывались бикфордовыми шнурами. Всё это нужно было использовать, для этой цели лучшего места было не найти. Нам никто не мешал, в случае опасности мы исчезали среди мацев. В уцелевшем бункере поселились солдаты. Они нам не мешали.  Мы приносили свои патроны и за пачку махорки, папирос или какие-то продукты они давали нам ППШ, мы прямо в бункере расстреливали полный магазин — 71 патрон. Вскоре солдаты ушли, и мы стали, как нам казалось, полными хозяевами этого места. Мы привыкли к пейзажу, который нас там окружал.

Но однажды, это было или предзимье 1945 или зима 1945-46 года, когда мы пришли на кладбище, оно поразило нас пустотой. Все мацевы исчезли. Остались одни холмики, земляные, цементные. Мы долго гадали, но все наши предположения оказались далёкими от того, что сказал нам подошедший к нам наш товарищ Олег Кравченко, сын зам. начальника лагеря по АХО майора Кравченко.

Пленные сняли и перевезли мацевы на территорию лагеря, ими они отмостили тротуары, подходы к домам, пищеблоку, площадки перед домами, администрации. Олег жил в доме за колючей проволокой, он был знаком охране, как сын их начальника, поэтому ему, а вместе с ним и мне, можно было приближаться к ограде у главного входа, откуда хорошо были видны мощёные площадки. От увиденного и услышанного стало не по себе: трудно было понять почему под ноги бывших оккупантов были брошены надгробные плиты их жертв. Но это действо как раз совпало с распоряжением начальства МВД об улучшении санитарной обстановки в лагерях. А самое первое — чистота. В довоенной еврейской колонии тротуаров не было, грязь способствовала распространению заболеваний.

После отмостки в лагере стало чисто. Летом 1946 года лагерное начальство рапортовало о значительном улучшении санитарной обстановки и снижении смертности среди пленных. Как ни всесильны были в то время органы МВД, но эту операцию они проводило в согласовании с Горсоветом.

В архивах должны были сохраниться документы, касающиеся этого дела. Тогда бы снялись выдвинутые кое-кем обвинения населения в хищении мацев.

Памятники с кладбища были сняты массово, быстро, так, что местное население не видело момент их исчезновения. Большинство их оказалось на территории лагпункта №1284-го лагеря военнопленных на переломе 1945-46 г.г., куда доступ для посторонних был закрыт по1951 г. включительно.

Возможно, часть снятых мацев осела на каких то городских складах. Дело в том, что в городе в то время было много бондарных и других деревообрабатывающих мастерских, все они широко использовали точила, изготовленные из камня мацев.

В 1944-1947 годах в городе, ни на Киевке, ни на Граевке не было никакого частного домостроительства, оно началось позднее, с 1948 года, когда в город хлынули переселенцы из сельской местности, т.к. растущему городу не хватало рабочих рук.

К этому времени относится начало передела и заселение земельных участков Киевки, Граевки, других пригородов, ещё не вошедших в черту города. Но мацев на еврейском кладбище не было уже несколько лет. Поэтому совершенно не обосновано обвинение населения в хищении мацев с кладбища, они отказались это делать даже за деньги гебитскомиссара.

 Боль зарастала травой

Время шло. Бункерные ямы густо зарастали травой, высоким бурьяном, скрывая валяющиеся в них человеческие останки. Всё меньше оставалось цементных надгробий, а вскоре и они совершенно исчезли, могильные холмики почти сравнялись с землёй, скрываясь под густой зарослью травы. Кладбище превратилось в голый, безлюдный пустырь, он мало интересовал новое поколение подростков. Но вытоптанная немецкими сапогами площадка между бункерами гулко отзывалась, если по ней проходили или пробегали ребята, сигналя о том, что под ногами пустоты.

Летом 1947 года на еврейском кладбище собирали немецких военнопленных из эшелонов, вёзших их на родину. Место было удобное, безлюдное и рядом железная дорога. Для пленных построили душевую рядом со стоянкой эшелонов, из стен которой торчали около десятка водяных кранов. Я был свидетелем, как однажды днём около сотни пленных сидели полукругом на земле кладбища под плакатом, на котором на немецком языке было написано: «Мы против НАТО». Перед ними стояла группа военных, переводчик, доклад по бумажке читал один из военных, прерываясь на время перевода. Доклад слушали, или только делали вид первые ряды, часть пленных смотрела по сторонам с безразличным видом, а многие из них в задних рядах и вовсе сидели спиной к докладчику.

В один из предзимних дней 1947 года мы пришли на Керкуты и увидели, что две бункерные ямы  были почти доверху заполнены голыми трупами. Это были тела умерших в эшелонах военнопленных, их выбросили на стоянке из вагонов в подвернувшуюся яму. На следующий день они уже были пусты, больше мы с такими случаями не сталкивались.

Ещё весной 1945 года на западной окраине еврейского кладбища, недалеко от переезда, были похоронены четыре бойца Советской Армии. Деревянная оградка окружила четыре красных деревянных пирамидки со звёздочками и фанерками с надписями от руки. Коробила близость свалки, но к 1947 году её убрали, кто-то из жителей близлежащих домов распахал освободившийся участок, засеял его рожью, и последнее место упокоения солдат приобрело вполне эпический вид: высокая густая рожь почти скрыла солдатские пирамидки, окружив могилы со всех сторон, а на самих могилах буйно цвели полевые цветы. Знали ли об этих могилах те люди и организации, которые должны были заниматься военными  захоронениями? Время дало отрицательный ответ.

Сначала рассыпались ограды, потом деревянные пирамидки и оставшиеся холмики рачительный сеятель запахал, и рожь заколосилась на солдатских могилах. Так это выглядело в 50-е годы. Судьбу солдатских захоронений я не знаю. В 60-е годы на этом месте вновь образовалась свалка. Уже давно срыта железнодорожная насыпь ветки когда-то связывавшей Брест-Восточный с Брест-Полесским, исчез переезд, появилась новая улица Володарского, застроился заливной луг за взорванным в 1944 году пивзаводом, а там, где были солдатские могилы, сейчас движется транспорт.

 За глухим забором

Лагерный пункт №1284 лагеря военнопленных просуществовал до 1951 года включительно, оставаясь закрытым местом для населения почти 6 лет. Начальниками лагпункта №1 были майор Ларин (1944-1946) и майор Носов (1946-1951). После того, как лагерь покинули последние пленные (1949 год), колючая проволока лагеря была заменена глухим трехметровым забором. В лагерь посадили осужденных за военные преступления немок, бывших военнослужащих. После 1951 года их убрали, забор снесли и приблизительно в 1953 году лагерные дома стали общежитием для студентов пединститута, в них поселились и семьи преподавателей. Студенты шагали по тротуарам из мацев, по каменным площадкам из них же, которые встречались во многих местах бывшего лагеря. Со временем число мацев быстро уменьшалось, в 50-х годах началось интенсивное частное строительство. Возможно, что их растаскивали частники для своего строительства. Именно после закрытия лагеря. Отдельные мацевы сохранились до сих пор на территории бывшего лагеря, их находка поднимала шум в виде утверждений, что их туда стащило местное население.

 Строили на костях

Кладбище вновь напомнило о себе при строительстве стадиона «Локомотив». Когда старый стадион «Локомотив» возле станции Брест- Центральный был передан для строительства новых цехов завода «Газоаппарат», мне кажется, власти недолго задумывались для поиска нового места для нового стадиона. Пустырь на еврейском кладбище, рядом железная дорога, всё, как на старом стадионе. Эта практика строительства развлекательных и спортивных объектов на кладбищах всех конфессий возникла вместе с победой советской власти на 1/6 части мира, как воплощение слов партийного гимна, что на обломках старого мира будет построен новый. В 20-30-х годах это превратилось почти в массовое явление. Память не щадили. В прошлом году и в России и на Беларуси широко отмечали 200-летие Бородинской битвы, славили всех её героев, особенно главных — Кутузова, Багратиона, совершали молебны над могилами павших в этом сражении, не упоминая тот прискорбный для российской истории факт, что  в 1936 или 1937 годах могила с останками Багратиона была взорвана, а её обломки были растащены и использованы для хозяйственного строительства.

И в послевоенное время практика сноса старых кладбищ продолжалась, на них возводились не только спортивные объекты, они превращались в парки культуры и отдыха, по ним прокладывались новые улицы, площади с обязательными памятниками вождям. На этом фоне строительство стадиона «Локомотив» на месте еврейского кладбища для принимавших это решение городских властей было чистой рутиной, не вызывавшей у них никаких этических проблем.

Но они ошиблись. Они сразу же возникли с первых часов строительства. Причина та же, что и у нынешних, спустя 40 лет: незнание места строительных работ.

Еврейское кладбище располагалось на косогоре с уклоном от домов на улице Скрипникова к улице Тихой в (12-15). Попытка снивелировать поверхность бульдозером провалилась, его отвал начал выворачивать такое количество человеческих останков, что стройка оцепенела. Строители не знали, что глубина еврейских захоронений небольшая. О перезахоронении такого количества останков вопрос не возникал, это означало делать новое кладбище, выбросить же на свалку — побоялись, очевидно, скандальной огласки, ведь все решения о переносе стадиона «Локомотив» на новое место были известны только узкому кругу задействованных лиц. За соломоновым решением в карман не лезли: нельзя сравнять — можно засыпать землёй. Где её взять? А рядышком, срыв валы IХ-го  форта. И IХ форт исчез вместе с еврейским кладбищем. Сегодня осталось не так много жителей города, кто его видел, кто помнит его. На то время это было единственное уцелевшее укрепление с восточной стороны города, которое могло стать  памятником фортификации.

После войны, до самой своей кончины IХ форт служил местом отдыха, купания ребят Киевки, Граевки, Берёзовки, на берегах его полноводного  рва сидели рыбаки. В альбоме А.М. Суворова «Форт V  и другие форты Брестской крепости» IХ форт представлен каким-то фрагментом, который не даёт ни малейшего представления о творении военного инженера Д.М. Карбышева.

Землёй IХ форта засыпали ту часть еврейского кладбища, на которой разместили футбольное поле, беговые дорожки, северную трибуну, окружив всё это с трёх сторон земляным валом и подняв на 1,5-2 метра уровень новой поверхности. Западную часть не засыпали. Новое сооружение окружили бетонной оградой, почти совпадавшей с периметром кладбища, построили спортивный зал, спортивные площадки, стадион заработал. Легкоатлетические  и футбольные соревнования разного уровня, тренировки, спортивные праздники, знамёна, бодрые марши и весёлые песни загремели над стадионом, который получил неофициальное название — «Стадион на костях», которое нисколько не смущало его руководителей.

После того, как перенесли бетонную ограду, уменьшив почти на треть площадь стадиона, открылся поросший травой и бурьяном участок еврейского кладбища, через него и повели строители трассу, не заглянув в святцы, что и привело к печальным находкам.

 Эпилог

В октябре будет очередная годовщина массового уничтожения еврейских жителей Бреста. Лапидарий, о намерении строительства которого,  сообщалось ещё в 2008 году, был бы достойным памятником, завершающим трагическую историю, но он, очевидно, так и останется проектом. Смущает выбор его места, рядом со стадионом, один объект требует тишины и покоя, второй — шумной радости жизни. Но это сейчас не проблема. Ведь строят на Вульке развлекательный центр, соединив в одном месте церковь, парковые увеселительные объекты и сельское кладбище.

Снесённый IХ форт подарил городу две крепостные чугунные пушки ХIХ века, которые, возможно, украшают вход в городской музей на углу улиц Будённого и К. Маркса. Они были вертикально врыты в один из валов IХ форта, и стволы торчали сантиметров 30 над землёй. Мы «стреляли» из них, бросая туда малокалиберные снаряды.

Изложенное мною, надеюсь, достаточно ясно даёт представление о событиях, которые связаны с историей еврейского кладбища, свидетелем которых я был. Если после прочтения мною написанного у читателей возникнут вопросы, я готов на все ответить, чтоб не осталось никаких белых пятен.

И ещё одно важное, на мой взгляд, совершенно забытое событие, связанное с биографией колонии Варбурга: почти три года это был лагерь советских военнопленных, за колючей проволокой которого томились и умирали сотни наших красноармейцев. Памятными таблицами отмечены места временного содержания наших пленных в районе Южного городка. О лагере в бывшей еврейской колонии никто, никогда не вспоминал, ни городские власти всех времён, ни ветеранские организации, никаких таблиц, памятных знаков, ни единого цветочка за все эти годы, с 1944 по настоящее время. В чём причина, может, в том, что с июня 1944 года за колючую проволоку сели немецкие военнопленные?

Мне кажется, в этом проекте реконструкции должен найти своё место скромный обелиск в память о погибших в лагере наших солдатах. Или я не прав?

P.S.

Время от времени давало о себе знать исчезнувшее гетто. В 50-е годы, точной даты я не помню, учащиеся 13-й школы на улице Московской, ныне Машерова (бывшая территория Малого гетто) раскапывали землю для пришкольного участка и нашли металлическую коробку от немецкого противогаза, в ней находились золотые царские десятки и американские доллары чеканки конца IХ века. Находку у детей забрали учителя и отнесли её в горком партии. На следующий день у школы собрались возмущённые родители, требуя вернуть детям найденные ими цацки.

В 60-е годы при строительстве тренировочного футбольного поля на стадионе «Спартак» для выравнивания поверхности использовался грунт, который привозили со строек  с нынешнего Бульвара Космонавтов (территория бывшего Большого гетто). На земляных холмах играли дети, возвращающиеся вечером из школы, играли в футбол консервными банками. Во время игры одна из консервных банок, больше похожая на большой ком земли, раскрылась, и из неё посыпались ювелирные изделия: золотые кольца, перстни. Счастливчики растащили находку по домам, но вскоре о ней узнали власти, и драгоценности ушли в доход государства.

Позже, при разборке домов на улице Советской, восточная сторона которой входила в гетто, также  случались находки, правда, не в таких размерах. Рабочие пытались скрыть свою находку, но, в конце концов, пробалтывались и несли наказание.

Нужно поостеречься от преждевременных выводов по поводу находок. Большинство заключённых гетто были людьми небогатыми, обитатели убогих домишек колонии, разбросанных по всему городу, особенно в его южной части. Рядом с ними за колючей проволокой были и очень богатые люди, домовладельцы, в сохранившихся домах которых до сих пор живут брестчане, не зная даже, чьими наследниками они стали. Все они – обитатели гетто – и богатые, и бедные разделили одну судьбу Место их общего упокоения – пустырь, поросший травой, окруженный сосновым лесом Бронной горы. Небольшой скромный памятник расскажет случайно забредшему сюда прохожему о трагической человеческой судьбе. Тишину и покой стерегут высокие сосны, чьи кроны то тихо, умиротворенно, едва слышно шумят, то под порывами ветрами их гул становится оглушающим. Деревья сгибаются как будто в низком поклоне перед братской могилой. Потом снова воцаряется тишина. Никто не тревожит вечный сон. И никогда никому не придет в голову строить на этом месте стадион или воздвигать торговый центр…