Помнится, в школе нас учили: произведение является классическим потому, что ставит вечные вопросы. При всей универсальной расплывчатости такого рода определений, так оно и есть. И в этом смысле «Записки генерала-еврея» Михаила Грулева, конечно, классика. Вроде бы описываются в них события более чем столетней давности, а читаются они как злободневная публицистика. Национально-расовый вопрос – всегда – пожалуйста. Бардак в армии. Коррупция в высших эшелонах власти. Шараханье властей из стороны в сторону. Провинциальность и заскорузлость окраин, где местные царьки творят, что хотят. Семидесятилетние генералы и губернаторы и их молоденькие содержанки. Милые шалости с «мальчиками». Какая разница, какой век на дворе?  Все всегда одно и то же. Бесконечное движение по кругу. Все течет, ничего не меняется.

Михаил Грулев поступил благоразумно. Начинавший военную службу в Брест-Литовской крепости и здесь получивший первый офицерский чин, спустя годы вернулся генералом и начальником штаба. Здесь же в 1912 году вышел в отставку и от греха, как говорится, подальше выехал с семьей в курортный город Ницца. Тем самым выпав из этого бесконечного круга. И уже одно то, что о его последних тридцати годах жизни практически ничего неизвестно, говорит о том, что прошли эти годы мирно и счастливо. Как говорил Эпикур и повторял Декарт: «Хорошо жил тот, кто хорошо спрятался».

 «Жид крещеный…»

Человек до всего доживает. Вот и до этой замечательной эпикуровской сентенции Михаилу Владимировичу еще нужно было дожить. А в детстве и юности все стремятся в первые ряды, всем хочется мяса с ножа, больших битв и катастроф. Если, конечно, верные книжки в детстве читаешь.

Родившийся 20 августа 1857 года в городе Режица Витебской губернии, в черте еврейской оседлости, (нынче – Резекне Латвийской Республики) в патриархальной еврейской семье Михаил Грулев, естественно, воспитывался на Торе и Талмуде. Дед и прадед его и фамилии-то не имели, это уже отец по новым метрическим требованиям Российской империи взял себе фамилию Хрулев. Имя участника польской кампании 1831 года и героя Крымской войны генерала Степана Хрулева тогда было на слуху. А в особенности обозначения звуков на письме никто вдаваться не стал. Какая разница – «Г» или «Х».

Поначалу все шло, как полагается – хедер – начальная еврейская школа, занятия у меламидов  (еврейских учителей): «…окружающая жизнь протекала тускло и однообразно. Все вращалось около мелких интересов домашнего быта в кругу родной семьи и наличных родственников…» (Вообще, надо сказать, что описывает этот патриархальный еврейский быт Грулев с иронией, если не с некоторой издевкой). Но в начале 60-х годов XIX века политика правительства несколько изменилась. Еврейским детям было позволено учиться в русских школах. И даже поощрялись таковые стремления. Способный ученик получал стипендию – 60 рублей. Немалые деньги по тем временам. В городе Себеже, куда семья перебралась в 1869 году, Мишу отдали в уездное училище. Он оказался первым еврейским мальчиком, который пошел учиться в русскую школу. Это был первый скачок, выход, так сказать, за флажки.

К семнадцати годам встал вопрос: а что дальше? Еще год помыкался туда-сюда. Выдержал экзамен на поступление в Витебскую классическую гимназию и… поступил вольноопределяющимся в 95-й пехотный запасной полк в Пскове.

И ведь не сказать, что военная служба очень уж нравилась юноше. И что-то ведь натолкнуло его на мысль поступать в юнкерское училище. Но иудеям путь туда закрыт. (Пятой графы – национальность – в империи не было, была – вероисповедание). Значит, еще рывок за флажки, «жажда жизни сильней», принимает православие и проходит обряд крещения – «перешел Рубикон». Он сам в мемуарах говорит, что с его стороны это был осознанный шаг. И прекрасно понимал, что от своих корней отрывается и в новой среде своим «в доску» не станет.

 Юнкер в Брест-Литовской крепости

В 1879-м поступил в Варшавское юнкерское училище, считавшееся образцовым. Через два года вышел из него портупей-юнкером и был определен в 65-й Московский пехотный полк, расквартированный в Седлецкой губернии. Жили военные по частным домам в одной из деревень. Вскоре присвоили Грулеву низший офицерский чин и направили в Брест-Литовскую крепость. Командиром полка был австрийский немец, плохо говоривший по-русски и, как говорили, бежавший от кредиторов и отсиживавшийся в Брест-Литовске впредь до выяснения. Вот как наш герой рисует быт и нравы крепостной жизни. Картина, прямо скажем, нерадостная. «Увы! Эта жизнь была убийственна своим однообразием и по внешнему виду, и по внутреннему содержанию. Окружающий мир заперт со всех сторон крепостными стенами, валами, рвами; только и видишь солдат, пушку, казарму; ведь никаким посторонним элементам нет доступа в крепость. Есть очень убогий чахлый садик, окружающий собор; в этом садике гуляют, т. е. кружатся взад и вперед, крепостные дамы и барышни под зорким глазастым обстрелом группы офицеров, засевших в «брехаловке» (угол сада) и подвергающих мимо проходящих дам и барышень тончайшим критическим анализам по всем статьям. В другой раз роли меняются, и с «брехаловки» раздается дразнящий дамский смех, пересыпанный заигрывающими словечками и манящими глазками по адресу прогуливающихся мимо офицеров. Раз-другой в неделю или в месяц те же дамы и те же офицеры встречаются на танцевальном вечере в крепостном собрании. Затем… опять все те же, и все то же: везде и всюду все одни и те же лица, одни и те же сплетни и пересуды. Вот это-то однообразие делает крепостную жизнь прямо тошнотворной. Конечно, офицерская молодежь предпочитает проводить время в своем холостяцком кругу – преимущественно за выпивкой и картами, соблюдая приличие; но бывало, что некоторые доходили до крайности. Завелась такая компания в одной комнате, где каждый вечер допивались как следует и практиковались в стрельбе по освещенному фонарю против окна. Другие пытались спьяна ночью по лестнице, приставленной к стене, забраться через окно в семейную квартиру». И далее в том же духе. Новоиспеченного офицера спасает только заведывание крепостной библиотекой да лелеемая глубоко внутри мечта о поступлении в академию Генштаба.

 После академии

И так, даже к собственному удивлению, в августе 1885 года он поступил в академию Генштаба. И тут уже откры лись большие возможности. Надо было только не упустить свой шанс. Сподобился увидеть воочию тогдашних генералов-героев – Драгомирова и Леера. Вся столичная жизнь прошла мимо, всего несколько раз побывал в театре. Все остальное время было отдано учебе. И именно по протекции Драгомирова его, Грулева, после окончания академии перевели в Генеральный штаб по первому разряду.

cms-image-000008969.jpg

И началась кочевая жизнь. Служба в Забайкалье, Приамурье и Туркестане. В 1895 году был назначен военным агентом в Японию. Предупреждал в своих донесениях верховную власть об экономическом и военном росте Японии и что не стоит закрывать на это глаза. Но кто ж будет слушать какого-то военного агента! Не то же ли будет накануне Великой Отечественной? Описывает в своих мемуарах и золотые прииски Сибири, не хуже Джека Лондона. И как в одном из городов благословенной Сибири, на границе с Китаем, чуть ли не вице-губернатор по совместительству являлся главным разбойником, нападал на казенные кареты с золотом, грабил и убивал. Увлекательное чтиво! Во время службы на Кавказе был свидетелем, как мы бы сейчас сказали «гей-скандала», унтер-офицер насиловал солдат. Его, только что принявшего командование батальоном, просили не подавать рапорт, потому, дескать, что здесь это в порядке вещей, так, «баловство одно». В 1898 году Грулев возглавлял экспедицию в Манчжурию, которая занималась изысканиями для постройки Китайско-Восточной железной дороги, и предложил место для закладки города Харбина, где впоследствии спасались многие русские беженцы от большевиков. Во время позорной для русского оружия и всего русского общества Русско-японской войны командовал полком, был контужен. Награды – ордена святого Владимира 4-й и 3-й степени, золотое оружие «За храбрость» и чин генерал-майора вряд ли принесли ему утешение. После ее окончания входил в состав военно-исторической комиссии при Главном управлении Генштаба и был одним из составителей «Истории Русско-японской войны».

А сразу после войны отправили боевого генерала на Урал, усмирять восстание рабочих. Ему и в голову не могло прийти, что на подавление своих людей можно бросить регулярную армию. Сказавшись больным, Михаил Владимирович уклонился от карательной миссии.  

 И снова Брест-Литовск

Все эти годы Грулев часто выступал со статьями в периодической печати на военные и исторические темы. Его охотно публиковали такие издания как «Исторический вестник», «Русский инвалид», «Военный сборник», «Русская старина», был редактором частного журнала «Разведчик». Когда осенью 1909 года в высшем генералитете возникла мысль об упразднении крепостей на западной границе империи, Грулев выступил в печати с резкой критикой этой затеи. Столыпин его поддержал. А генерал Сухомлинов, один и главных проводников этой идеи, отправил Грулева в Брест-Литовск начальником штаба, напутствуя: «Вот вы все совали мне палки в колеса по крепостному вопросу: поезжайте теперь туда, чтобы поближе изучить это на практике». Круг жизни замкнулся, и радости опять-таки не было. «С расстроенным здоровьем я весною 1910 г. прибыл на службу в Брест-Литовскую крепость. Отчасти сказались последствия Японской войны, отчасти чрезмерно напряженная нервная работа в Петербурге. Результатом всего этого получилось переутомление, бессонница, расстройство нервов. К счастью, я не застал уже в крепости политических заключенных. А было там таких заключенных, как мне говорили, немало после революционного движения 1905 г.. Характер служебной деятельности в крепости не мог способствовать успокоению нервов. Дело в том, что за уходом коменданта, князя Туманова, я был назначен временно комендантом крепости, на меня ложилась нравственная ответственность за всякое принятое решение. Угнетала именно нравственная ответственность: служебная нисколько не тяготила и не могла идти в сравнение с тем, на что приходилось решаться на театре войны. А здесь нет-нет, да все примешивалась проклятая политика, самая гнусная». И далее: «В моей крепости, прозванной «матерью крепостей русских» (потому что Брест-Литовская крепость действительно являлась редюитом, последним убежищем всей государственной обороны западного пограничного пространства), масса вопиющих пробелов: нет гаубичной артиллерии, признанной крайне необходимой; нет минимального комплекта боевых припасов, без чего обороноспособность крепости ничего ведь не стоит; многие форты окончательно устарели, а новые, строящиеся, требуют неусыпного внимания и беспрерывных изменений; даже гарнизон крепости еще только намечен, после расформирования крепостных батальонов». В конце концов, он не выдержал и подал в отставку. И уехал на курорт в Ниццу, подальше от всех последующих потрясений.  

В 1930-м выпустил книгу мемуаров «Записки генерала-еврея», доход от которой передал в Еврейский национальный фонд на приобретение земель в Палестине. Умер своей смертью в той же Ницце 17 сентября 1943 года. И только, наверное, потому, что Ниццу занимали итальянские войска, а не немецкие.