Я помню об этом только по рассказам, по фотографиям, портрету Жукова у тебя на стене. По тем предпраздничным дням, которые царили в нашей семье. Мама колдовала над пирогами. А ты, святое дело, собирался на парад. На улице суета, весь в цветении город. С самого утра музыка по радио, звучат марши, песни о войне. За окном гремит военный оркестр, маршируют солдаты. А потом – людские колонны с транспарантами и лозунгами, яблоневыми ветками, гармошками. Не бросаются в глаза люди с орденами и медалями. Тогда участниками войны были все, кому за 25, все, кому повезло выжить.

cms-image-000011521.jpg

 А еще помню о войне по тем календарикам, которые ты рисовал. Я до сих пор храню их. Ты аккуратно расчерчивал на развороте дни, месяцы, отмечал красные даты. А на титульном листке обязательно красовалась гвардейская ленточка. И еще всегда писал годы: 1945 – и текущий. Это был для тебя год начала отсчета. Ты раздавал календарики знакомым и незнакомым, водителю автобуса, в котором, бывало, ехал. А дома у тебя висел настенный календарь на целый год. Ты смастерил его сам. Крутились колесики, менялись дни недели, месяцы, годы. А внизу под датами ты писал о происшедших событиях, и именно в те военные годы. Я хорошо помню то последнее событие. Вечером 3 января тебя отвезли на «скорой». А календарь уже был переставлен на 4-е, и внизу твоим красивым почерком было четко написано: «Пуск челябинского трубопрокатного завода». Для тебя это было значимое событие. Страна воюет и трудится.

Ты жил взахлеб

Ты подарил мне детство. Пусть не было у нас изобилия игрушек, но у нас был праздник, во всем, каждый день. Помню, как ты сам сделал Деда Мороза. Кукольная головка, проволочный каркас, шуба из ваты. А потом приносил подарок, подавая через форточку. Ты каждый день что-то искал, придумывал. Помню, ты смастерил макет железнодорожного вокзала в городе, на выставку. Ну, точь-в-точь. Я же помню наш вокзал. Все аккуратно выпилено лобзиком, отшлифовано шкуркой, даже  человечки стояли на перроне. Макет не проходил через двери, «вынесли» его через окно со второго этажа.

А потом начались репетиции кукольного театра в доме. Ты сделал ширму, кукол, приходили дети. Ставили «Аленький цветочек». А представление было в школе.

Перед праздниками 1 Мая и 7ноября у нас «работала» художественная мастерская. Ты делал рамы, натягивал красное полотно и писал лозунги.

И еще, самые красивые во дворе бумажные куклы были у меня — это ты их рисовал, а я потом «шила» им наряды. А какую машину ты нам смастерил, из гнутой фанеры, с фарами!

Походы в Дом офицеров были праздниками. Ты участвовал там в военном ансамбле. Я знала твой репертуар наизусть, до сих пор храню твои афиши. А сколько концертов,артистов мне довелось увидеть! Помню, уже здесь, на Брестчине, тебя пригласили на встречу ветеранов, и тут зазвучала песня «Майский вальс». Пела девочка, как могла, по-детски. Ты не удержался, сорвался с места – и вы запели вдвоем. Ты жил в ней, этой песне, она – в тебе!

Тебя кружила эта жизнь, и ты кружил ее. Ты подхватывал ее, какая б она ни была, ты умел радоваться, как никто другой, умел жить взахлеб, восторгаться по мелочам, светиться добром. Душа твоя пела всегда!

Нас разделила чья-то воля

Припоминаю один из годов перестройки-перекройки, когда мы с тобой оказались по разные стороны границы. В октябре твой день рождения. Ты тогда был в Ростове-на-Дону. Хотелось поздравить с подарком, но посылать новые вещи из Белоруссии запретили. Я вспомнила, как ты играл на аккордеоне и пел маме песню «Не могу я тебе в день рождения…». И почему–то мне запелось… Я напечатала этот текст на бланке почтового перевода и отослала:

Не могу я тебе в День рождения дорогие подарки дарить.

Нет Совмина на то разрешения, есть Указ – и его надо чтить.

Я бы рада по этому случаю в дар тебе, да и мне по деньгам,

Принести, что есть самое лучшее, драгоценности бросить к ногам.

Но таможня на страже, со рвением за параграф, и ляжет костьми.

Посему и прошу в День рождения от меня пять червонцев прими!

А на нейтральной полосе

Печально, если не сказать горько, было смотреть на пересечение вами границы в Мокранах, что на Брестчине. Шел 1997 год. Вам на двоих уже было 147 лет. Я всегда хотела, чтобы вы были рядом. И вы наконец решились. Благо на дворе еще был сентябрь. Но вас изрядно измотали дорога, ожидание на таможне. Машину вашу на границе не пускали в Беларусь, нашу не пускали за ее пределы. И вот мы на нейтральной полосе. Забрались в одну фуру, подогнали под ее двери другую, перетаскиваем твой нехитрый скарб из  машины в машину.

Но это было еще не все. Все только начиналось. Белорусский таможенник лет 45-и стал рьяно выяснять: куда, кто и как? Да вот, говорю, родители, вот паспорта, мое свидетельство о рождении, вот справка, что есть у меня для них жилплощадь… Ни в какую, нет, не положено! Вот езжайте и привезите справку, что им в Беларуси предоставляется жилье. Ну да, говорю, они жили там за 1000 км  в другой стране, а тут «стояли» на очереди, сейчас она подошла и они едут получать квартиру.

Запускается другая озадачка: идите и переписывайте все имущество в машине!

Мне становится жалко на вас смотреть. Но тут таможенник сам разруливает ситуацию. «А вы где работаете?» — это уже ко мне. «Да в «Беловежском»», — отвечаю. И дело принимает совсем иной оборот. Вроде бы нет при мне куска мяса, не пахнет жареным, но ситуация разрешается благополучно. Мы едем домой. Молчу. Противно. Странно, а если бы я оставила своих престарелых родителей на нейтральной полосе, как бы расценило это наше озабоченное общество, пристыдило, осудило, а само? Одни, не проворачивая в голове ситуации, пишут инструкции, другие с поистине собачьей преданностью отдают под козырек. Да, на границе, там не было у Родины лица…

А вы не гражданин

Эта фраза тебя преследовала постоянно с 1997 по 2003 год, в органах власти, в медучреждениях. Захотел купить себе угол – не положено. Ты не жил здесь, у тебя был только вид на жительство. Какое-то странное трудно воспринимаемое понятие. Представляю, ты идешь зимой по улице, заглядываешь в ярко освещенные окна, там сидят в тепле, попивают чаек, а ты только посматриваешь на житие, у тебя ведь нет его, ты только имеешь вид на него, на жительство.

Но самым обидным, как нож в сердце, стал для тебя тот день. Ты с утра собрался при параде и поехал в Каменец в военкомат. Вышел Указ, что в связи с Днем Победы участникам войны будет повышено воинское звание. Уж не помню, какой это год, да и важно ли это? Ты пошел со счастливым видом, в глазах радость, а тебе как обухом по голове: вы же не гражданин!!!

Я никогда не видела тебя таким – то возмущенным, то подавленным, ты не мог ничего сказать, только: «Как так, я же, да разве…». Для тебя это был удар по самому святому, по твоей вере, твоей памяти. Вроде бы ты случайно ехал мимо, сошел с поезда и забежал за очередной лычкой, вдруг повысят, вроде бы ты не защищал эту Родину, когда она была для тебя в те годы единой. А теперь вот сработала, и тоже «под козырек».

Нет повести печальнее

Но не все так грустно. Как-то в 2003 году позволили участникам войны, уж не помню, на каких льготных условиях, обратиться с просьбой. И ты, папа, написал в комиссию по работе с обращениями граждан при президенте: мол, как же так, мы же жили в Беларуси, я вот работал в школе военруком, воспитывал у детей чувство патриотизма, а сейчас тут живем иностранцами, куда ни обратись, колют в глаза. И просьба не заставила себя долго ждать. Буквально через день прибыл начальник ОВИРа, оперативно оформили бумаги и дали гражданство.

А блеска в глазах не было. Выпросил, дождался, проглотив массу  унижений. У нас умеют наклонять, забывая, кто их избирает, дает возможность вершить наши судьбы за наш же счет. Но все уже позади, вы полноправные граждане, получили синенькие паспорта. Но 4 января тебя, папа, не стало. Ты умер гражданином, а вот прописаться не успел. А как же, гляди, разберутся со временем, как ты попал на тот свет, если тебя тут не было. Нарушение, не по инструкции. И тебя прописали, посмертно…

И с просьбой о любви

А потом был у нас праздник, папа! Маме – 85 лет, 2007 год. Ты никогда не забывал эту дату. И заранее думал о подарках. Покупал парфюмерные наборы, красиво подписывал в стихах. А как-то, помнишь, сделал ей в подарок туалетный столик с резными ножками, на столе – две настольные лампы и раздвижная шкатулка для рукоделия. Все в резных узорах, аккуратно выпиленных лобзиком. Негусто было в магазинах с мебелью, а уж такой и подавно свет не видывал в 60-е годы.

А нынче с подарками без проблем. Но уж такое ваше поколение, что самым главным для вас было признание в обществе, необходимость ощущать, что ты нужен людям, о тебе помнят. И как ни печально, не стало тебя, никто за три года даже ни разу не позвонил, не поинтересовался, как там живет вдова участника войны. И я решила восполнить этот пробел. Позвонила в Войсковский сельсовет, попросила поздравить маму с 85-летием. А еще на почту, она с уважением относилась к тем работникам. В школу, мол, помните, она приходила, готовила с детьми новогодний утренник, 79 ей тогда было. Учительнице, которой она подарила свои книги с песнями, сценариями, в редакцию районки. Всем, кто только знал ее.

И это был самый ценный подарок для нее. Она в тот день только и  говорила: «Ты представляешь, у меня сегодня не умолкал телефон, целый день звонят, поздравляют… И откуда они узнали?». Я промолчала. А в 2012 маме исполнилось 90. Я, было… Но почему-то не захотелось выпрашивать внимания, я не стала обращаться по-цветаевски «с требованьем веры и просьбой о любви»…

Человек пришел в эту жизнь

Как порой не задумываются, папа, зачем человек приходит в эту жизнь. Родился, учился, работа, пенсия… Оставить след? А что оставит жизнь в его душе? Подарит щедрую материнскую любовь, подставит плечо на перипетиях дорог, успокоит душу в последнюю минуту? Помню, папа, ты рассказывал, как пришел в Добрушский райком, что на Гомельщине, ко второму секретарю Громову Л.Ф. с просьбой помочь с работой. «А вы коммунист?» — спросил он.

Вроде бы это первично, а человек вторично, и как бы именно ему дано право выбора – подать тебе руку или указать на двери. Всевышний, но только временный, как показала история. Но пришли другие, оплевали целую эпоху, не задумываясь, что ведь это чья-то жизнь, много судеб. У каждого человека своя история, а история страны – это ее люди, их судьбы. Какие уж тут из песни слова? А в Ростове-на-Дону – завгороно Анохин и грустно им же озвученное кредо его жизни: «Анохин – не солнышко, всех не пригреет». Понятно, не каждому даровано судьбой «светить всегда, светить везде», но быть хотя бы уж лучиком того светила кого-то обязывают и служебный долг, и неплохая зарплата.

И не только чиновника, просто живущего на этом свете. На работе, в медучреждении, на автобусной остановке. Ведь подари тепло – сторицей окупится и самого согреет. Вроде бы глобальное потепление обещают, сама природа согревает наши души. Значит, и в человеческой душе не должно быть плохой погоды. Ты, папа, до сих пор согреваешь меня, моих детей, правнука, которому при тебе не было и четырех лет, правнучку Арину, которой тогда еще не было на свете, но мы им рассказываем о тебе. Десять лет как тебя нет, а тепло твоей души струится ласковым днем, хорошим настроением, светлой неистощимой радостью.

Виктория КРАСАВЦЕВА,

Каменецкий район, агрогородок Беловежский

На снимках: Алексей Леонидович Красавцев в годы Великой Отечественной и в мирное время