Время такое было. Захваченные этим временем и идеями, в нем витавшими, они неслись на всех парах воображения в будущее. Маяковский сбрасывал с корабля современности классиков. «Будетлянин» и «председатель земного шара» Хлебников прокладывал в воображении железную дорогу в Индию через Гималаи. В своих дерзновенных поэтических мыслях сегодняшний герой «Фамильного древа» додумался до того, что в коммунистическом обществе надобность в поэзии отпадет сама собой, поскольку наступит всеобщее человеческое счастье. То есть, отменял то, чем занимался в «несчастливом» настоящем.

В отличие от своих старших и великих современников, Александру Лейтесу довелось увидеть, к чему привели их юношеские фантазии и мечты. Хватило ему и ума, чтобы скрыться в прокуренном и обставленном книжными шкафами кабинете от сквозняков истории. Чего, кстати сказать, не удалось его собрату по перу, тоже уроженцу Брест-Литовска, журналисту, литературному критику и сценаристу, глашатаю авангардных идей в искусстве Александру Курсу, погибшему в сталинских застенках, и о котором в одном из наших очерков мы рассказывали.

Следует, может быть, добавить, что в период подготовки данного очерка меня преследовала, как слова навязшей на губах какой-нибудь песенки, известная фраза Черчилля: «Кто в молодости не был радикалом – у того нет сердца, кто в старости не стал консерватором – у того нет ума».

cms-image-000013055.jpg

Не верьте анкетам!

Вечно с советскими анкетами выходит какая-нибудь путаница! По одним анкетным данным Александр Михайлович Лейтес родился в Брест-Литовске 15 декабря 1899 года. По другим – здесь же, но уже в новом веке – 5 апреля 1901-го. Верна первая дата или вторая – не суть важно, поскольку психологически и ментально продолжался все еще девятнадцатый век. В реальности век двадцатый начнется с грохота пушек Первой мировой. Думается, однако, будущему литератору и харьковскому собеседнику Хлебникова, который был так увлечен магией чисел, предпочтительнее показалась бы первая дата. В том же 1899-м родились Набоков, Хемингуэй и Платонов. Хорошая компания одногодок. Особенно – Платонов, учитывая коммунистические идеалы, которые они разделяли и даже уносились в своих мыслях гораздо дальше самых прожженных большевиков.

В тех же советских анкетах в графе «происхождение» значится – «из семьи служащих». Правда, в одном из источников, найденных нами, утверждается, что семья Лейтесов была интеллигентная и обладала немалым состоянием, которого благополучно лишилась после Октябрьской революции. Здесь мы склонны доверять второму источнику. Поскольку, во-первых, эти биографические данные помещены рядом с рассказами дочери Александра Михайловича, и, во-вторых, уровень его образования был намного выше среднего и среднестатистического, характерного для категории «служащих» того времени. Во всяком случае, к 1919 году он владел несколькими европейскими языками, весьма недурным литературным слогом, и в его походном мешке хранились рукописи и черновики первых стихотворных опытов.

cms-image-000013054.jpg

Встречи с «будетлянином»

Вот с таким багажом, оставшимся от состояния родителей, после нескольких лет мытарств в революционные годины оказался Александр Лейтес в Харькове, только что отвоеванном Красной Армией у деникинской. Будучи секретарем клуба «Коммунист» при Харьковском губкоме КП(б)У, Александр начал организовывать литературную студию с привлечением местных литераторов. Планов было «громадье», вполне типичное для тех лет – курсы, лекции, литературные вечера…

Хлебников же еще с конца лета 1919 года находился в Харькове, вернее, на Сабуровой даче – местной психиатрической лечебнице, в которой он спасался от призыва в деникинскую армию. После поселился на Чернышевской улице. С предложением посетить заседание студии и пришел секретарь клуба «Коммунист» к «будетлянину», который встретил его бормотанием стихов. Хлебников в назначенный час все же явился, три часа сумрачно слушал студийных ораторов и, в конце концов, предложил собравшимся разработанные им два курса лекций – о японском стихосложении и о строительстве железной дороги через Гималаи. Чем поверг присутствующих в некоторый шок. Никто из них так далеко в своем воображении не устремлялся, да и о японской поэзии имели они весьма смутные представления. С курсами лекций дело, конечно, не выгорело, зато, если не дружба, то тесное общение между мэтром и начинающим литератором завязалось. Тем более что жили они неподалеку друг от друга, на той же Чернышевской улице.

На литературные темы Хлебников откликался вяло и всячески уходил от разговоров о современной поэзии и поэтах. Когда же юноша обмолвился о своем интересе к проблеме совершенных чисел, поэт действительно, что называется, загорелся: одна мысль наплывала на другую, в глазах появилась страсть. Говорили они о мнимых числах и о людях мнимого существования, людях-амфибиях. В воспоминаниях «Хлебников – каким он был», опубликованных в первом номере «Нового мира» за 1973 год, Александр Михайлович много и подробно об этом рассказывает.

 «Прекрасные мерзавцы» и…

не в поэзии счастье

Наверняка, к великому сожалению молодого человека, это общение оказалось не столь уж продолжительным. Около года. Хлебников вскоре отправился в Баку, затем в Персию. Вернувшись в Россию, еще некоторое время будет скитаться по городам и весям и в июне 1922-го перейдет в лучший мир.

Судя по всему, удалось юному литератору познакомиться и с поэтами-имажинистами Сергеем Есениным и Анатолием Мариенгофом, когда они были в Харькове в том же 1920-м. В 1921-м Лейтес участвовал в диспуте «Спор об имажинизме» с лекцией о поэтах – «прекрасных мерзавцах». В 1926-м в газете «Вечернее радио» он опубликует статью «Сергей Есенин».

Но еще до этого, в 1921-м, он издаст собственный сборник стихов «Твои ночи», первые литературоведческие работы – «Достоевский в свете революции» и «Плюрализм украинской поэзии». Обе эти работы датированы 1922-м годом и написаны на украинском языке.

В этом же году Александр Лейтес оканчивает Харьковский институт народного образования и публикует работу «Поэзия как анахронизм», в которой утверждает, что в совершенном коммунистическом обществе надобность в поэтическом творчестве отпадет, поскольку все будут счастливы. Что ж, сие запальчивое утверждение вполне в духе того времени.

Энциклопедист украинской литературы

И это «революционное» утверждение было не единственным в его тогдашнем творчестве. Так, он считал, что социалистическую культуру в Украине легче будет построить, опираясь на украинский литературный язык, поскольку в русском довлеют традиции старой русской литературы.

В середине двадцатых годов одна за другой выходят его литературоведческие работы на украинском языке: «Октябрь и западная литература», «Ренессанс украинской литературы: факты и перспективы», «От Барбюса до Ремарка», «Путь к роману», «Наш литературный урбанизм». На украинском языке появятся работы Лейтеса, посвященные творчеству Тычины и Шевченко в тридцатых и сороковых годах, когда он уже будет жить в Москве.

Главным же трудом всей его литературоведческой деятельности, наверное, следует считать подготовленный им, совместно с М.Ф. Яшеком, трехтомный библиографический словарь «Десять лет украинской литературы», в котором были собраны краткие биографические сведения и перечислены художественные произведения деятелей украинской литературы в период с 1917-го по 1927-й год. Успели увидеть свет первые два тома. Стоит ли упоминать о том, что практически все литераторы, занесенные в этот трехтомник, будут репрессированы, сам труд станет библиографической редкостью и только в середине восьмидесятых будет переиздан в Германии небольшим тиражом? Вопрос, конечно, риторический.

cms-image-000013056.jpg

Среди книг и в клубах дыма

Часто оно так случается в жизни человеческой – полжизни проходят бурно, полжизни в тишине и покое. Так, наверное, и можно было бы сказать об Александре Михайловиче, если бы на мгновенье забыть, какие годы ожидали впереди. Думается, немало часов, суток, месяцев и лет он и его семья пережили в страхе в Москве, куда перебрались в самом начале тридцатых, в писательском доме по улице Фурманова. Он активно печатался в центральных газетах, работал в журнале «Знамя». Его дочь – Лариса – описывала рабочий кабинет отца, как обставленный шкафами с великим множеством книг и в клубах голубого табачного дыма. Он много курил, несмотря на болезнь сердца, из-за которой не был мобилизован во время Великой Отечественной. В конце войны, по приглашению Константина Симонова, стал его заместителем в иностранной комиссии Союза писателей. Правда, во время борьбы с космополитизмом быстро слетел с этого поста, как и его жена Флора – из Радиокомитета в редакции иновещания.

Зная европейские языки, он нашел для себя более-менее безопасную нишу в советской литературе. Советская школа переводчиков художественной литературы была сильнейшей. Не в последнюю очередь благодаря Александру Михайловичу. Последние годы он преподавал в Литературном институте и занимался теорией художественного перевода.

Высокой культуры и образования был человек. И в последние годы жизни он уже, наверное, ничего не боялся. Во всяком случае, в упомянутых воспоминаниях о Хлебникове, опубликованных в 1973-м, за три года до смерти, он позволяет себе цитировать Мандельштама, который все еще был как бы под запретом.

Интересно получается: чем дальше уносишься в утопических идеях, главенствующих в обществе, чем ты более выглядишь в глазах власть предержащих и окружающих «не от мира сего», тем большая вероятность того, что тебя не тронут. Лейтеса, вот, не тронули. Как и его одногодка Платонова.