Не так давно довелось мне в дизеле Брест-Тересполь пообщаться с польской бабушкой, уроженкой Волыни. Ехала она из Украины, где навещала родственников.

В ответ на мои расспросы она рассказала о своем военном детстве, о пережитом ужасе июля 1943 года, когда на их хутор прибежал мальчонка и предупредил, что «там, на селе, всех убивают». Спряталась семья в лесу и спаслась от жестокой гибели. А тот панический страх до сих пор не выветрился из памяти пожилой польской волынянки…

Вспомнилось мне это в связи с тем шумом, который возник вокруг премьеры фильма «Волынь», снятого польским режиссером Войцехом Смажовским. Повествует он о том, что поляки называют «волынской резней», а украинцы – «волынской трагедией». Но как бы это ни именовалось, факт остается фактом: в том кровавом 1943-м от рук украинских националистов погибли на Волыни более 36 тысяч мирных польских граждан в результате атаки на 150 населенных пунктов. Причем, умерщвлены они были подразделениями ОУН-УПА с особой жестокостью, по-садистски. И польский фильм воспроизвел тот кошмар художественными средствами.

А в некоторых кругах Украины эта киноработа вызвала резкое неприятие. И в правительстве, и в Раде страны разгорелись страсти, пошли заявления протеста по поводу фильма, премьерный показ «Волыни» в Киеве попал под запрет. Даже было высказано намерение создать свой фильм о «преступлениях поляков против украинцев в годы войны».

Между прочим, в июне этого года, накануне очередной годовщины волынской беды, бывшие президенты Украины, главы ряда украинских церквей, государственные и общественные деятели обратились с письмом к польскому народу, в котором говорилось следующее: «Мы просим прощения и в равной степени прощаем преступления и несправедливость – это единственная духовная формула, которая должна быть мотивом каждого польского и украинского сердца, стремящегося к миру и согласию… Пока живы наши народы, раны истории продолжают приносить боль. Но наши народы будут жить только тогда, когда, несмотря на прошлое, мы научимся относиться друг к другу как собратья».

На это письмо тут же последовал интересный ответ от польской правящей партии «Право и Справедливость»: «Разница между нами касается не будущего, а общей политики исторической памяти. Проблема в сегодняшнем украинском отношении к виновным в геноциде поляков во времена Второй мировой войны. В Польше на государственном и местном уровнях мы не чтим людей, у которых кровь на руках невинного гражданского населения. Нас беспокоит избирательность исторической памяти, в которой открытая декларация симпатии к Польше идет в паре с прославлением тех, кто имеет на руках кровь наших земляков — беззащитных женщин и детей».

Не могу с этим не согласиться, когда в Киеве наблюдаются факельные шествия с портретами вождей ОУН-УПА, а по всей Украине появляются всё новые улицы с их именами.

Тут возникает у меня параллель с трагедией Катыни, в которой от рук НКВД погибли тысячи польских военнослужащих. Долгие годы эта тема замалчивалась или искажалась в СССР, затем после крушения «великого и могучего» стала предметом общественной дискуссии. В годы перестройки и после нее были опубликованы многие документы, свидетельствующие о вине сталинского руководства в расстрелах поляков. А Госдума России приняла заявление «О Катынской трагедии и ее жертвах», в котором признаёт Катынский расстрел преступлением, совершенным по прямому указанию Сталина и других советских руководителей, и выражает сочувствие польскому народу. После этого было бы странным и абсурдным видеть на улицах российских городов таблички с именами Сталина, Берии, Меркулова и иже присных. И фильм «Катынь» Анджея Вайды никто не запрещал к показу в российском кинопрокате. И никто не вопил, что, дескать, не вся правда в нем показана, что Катынь была отместкой Иосифа Виссарионыча за польско-большевистскую войну в 1920 году, за погибших и плененных бойцов армии Тухачевского.

Вот такая история…