Звездопад столетних юбилеев на постсоветском пространстве в 2017-2018 годах продолжается.

Вначале все столетия закрутились вокруг Октябрьского переворота 1917 года: немножко до, поскольку и Февральская революция того же 1917 года, и Первая мировая война закончилась накануне, и отречение царя Николая II, и Брестский мир, и рождение Красной армии, новых советских органов различной масти – уже после завоеваний Октября – представили свои вековые юбилеи.

А вот и у ровесника начала XX века писателя Александра Солженицына, родившегося 11 декабря 1918 года — столетие. По  горячим следам детства, юности, учебы, чтения, рассказов родни и соседей-очевидцев, сослуживцев он внутренне накапливал материал для дальнейшего осмысления и преображения в прозу. (Видел себя писателем с малых лет, сам этому удивлялся. И писал нечто, постоянно оттачивал перо).

Великая Отечественная война, а затем лагерное заключение  помешали более раннему входу прозаика в литературу и дали вызреть его почти документальному по точности и честности, но все-таки художественному дару. Первые поразительные повести «Один день Ивана Денисовича», «Матренин двор», с которыми он вышел на журнальные страницы послевоенной и послелагерной Страны Советов, свидетельствуют об этом даре. Поэт Александр Твардовский, другие литераторы, как и массы читателей восприняли прозу Александра Солженицына как свежий глоток воздуха, как свидетельство о том, что у великой русской литературы появился продолжатель. Однако дальнейшее неприятие властью творчества советского летописца, преследование и помехи смертельной опасности для него и тех, кто делил с ним подвиг свидетельствования, подпольные перипетии его главного произведения «Архипелаг Гулаг», выдворение писателя с семьей из Родины за границу – все это сложилось в судьбу подвижника, которого приняли, высоко оценили и читали большинство стран мира. Он стал Нобелевским лауреатом по литературе. И это было признание того, что русский народ, русский писатель (а это главное, на каком языке воспитывался и мыслит, пишет человек), в какие бы испытания ни поставило его время, держится и побеждает силой духа, Да и в своей стране после различных перемен, перестроек Солженицына узнали читатели, он стал для многих авторитетом и учителем, духовным лидером и советчиком в реальных проблемных обстоятельствах существования уже России и постсоветских стран. Еще до этих обстоятельств Александр Исаевич предвидел и думал «Как нам обустроить Россию», его не услышали. А к столетию оглянулись и удивились, что старик де многое правильно предвидел!

Нет пророков в своем Отечестве – это дело известное. Но я хочу показать, хотя бы вспышками, как восприняли Солженицына, образно говоря, «на той стороне Луны», в Европе и Америке, русские эмигранты – на примере протоиерея Александра Шмемана, известного церковного деятеля, знатока и любителя литературы, самого писавшего скрипты – так он называл свои тексты, с которыми выступал на радио, на лекциях. И вел по 1983 дневники, которые составили весомый том, изданный после смерти  Шмемана. В нем необычайно широкий охват и регистрация в размышлениях, зарисовках личной жизни потомка дворянского рода, церковного деятеля, а также многих общественно значимых событий; не только  религиозное осмысление жизни, но тонкие суждения о литературе, искусстве, политике, людях.

В этом ряду и знакомство с выкинутым из СССР писателем Солженицыным, с которым Шмеман немало общался, бывал у него в гостях в Вермонте, США, встречался в Париже и других местах Европы.

Итак, я в начале нулевых открыла для себя обратную сторону Луны: свидетельство просвещенного современника – гражданина Америки Александра Шмемана об Александре Солженицыне, его творчестве, главном романе XX века, о личности писателя времен его проживания в широтах Западной Европы и Северной Америки. Вот что я выписала для себя в цитатах:

«10 января 1974.

Вчера отослал Никите (Никита Струве – авт.) статью об «Архипелаге», родившуюся, неожиданно для меня, быстро – в ответ на эту «сказочную» книгу (так я назвал статью). Все еще под ее впечатлением, вернее – в удивлении, радостном и благодарном, перед самим «феноменом» Солженицына. Мне кажется, что такой внутренней широты – ума, сердца, подхода к жизни – у нас не было с Пушкина (даже у Достоевского и Толстого ее нет, в чем-то где-то проглядывает костяк идеологии). И ведь к какой жизни подходит Солженицын…

8 февраля 1974.

Шесть дней в солнечной Калифорнии…(семь лекций о Солженицыне…).

14 февраля 1974.

Все эти дни полон Солженицыным. Во вторник вечером в Вашингтоне, куда я прилетел говорить о Солженицыне в American Uniersity, узнал о его аресте. А утром, на следующий день, о его высылке в Германию. Вчера вечером по телевидению видел и его самого, выходящего из аэроплана. …Грустно за Россию. …Только бы Солженицын остался сам собой. Что на западе, да в эмиграции – неизмеримо труднее, чем в России.

23 февраля 1974.

Вчера письмо от Никиты (Струве – авт.)… «…Всего несколько строк, чтобы поделиться с Вами первым (после жены, по телефону) той фантастикой, которую переживаю в трехдневном общении с А(лександром) И(саевичем) после стольких лет тайного сотрудничества и засекреченной переписки, настолько, что он продолжает меня называть прежним подпольным именем. Впечатление, как Вы можете понять, ошеломляющее. Он – как огонь, в вечной мысли, внимании, устремлении при невероятной доброте, ласковости и простоте… Много говорил о Вас, он уже слышал Вашу радиопередачу о «ГУЛаге», где Вы говорите о «художественном исследовании». Вообще сказал: «Удивительно, выросли врозь, а вот как мы с о. А. и Вами единомышленники».

…Солженицын – нечто новое и огромное, призванное произвести какой-то катарсис, очищение истории и человеческого сознания от всевозможных миазмов».

5 апреля 1974/

Письмо от Солженицына: «Мне говорил Никита Алексеевич, что Вы собираетесь к Троице в Европу. Если так, то спишемся – и приезжайте Вы к нам в Цюрих на денек-другой. Много набралось о чем поговорить. Здесь, на Западе, в частности, остро встал не совсем понятный для меня  вопрос о множественности православных церквей за рубежом… Но раньше того и сердечней того хотелось бы мне у Вас исповедаться и причаститься.

16 апреля 1974

Вчера в «New York Times» ответ Сахарова Солженицыну. Растущее кругом раздражение на Солженицына… Умом я понимаю это раздражение… Но сердцем и интуицией – на стороне Солженицына. Он пробивает стену, он бьет по голове, он взрывает сознание. Вечный конфликт пророчества и «левитства». Но пророк всегда беззащитен, потому что против него весь арсенал готовых, проверенных идей. Трагедия пророчества в том, что оно не укладывается в готовые рамки и их сокрушает. Только этого и не прощают пророку…»

Прот. Александр Шмеман

«Дневники 1973 – 1983»

Москва, Русский путь, 2009

(Материал подготовила Любовь Александрова)